Невольно вспомнилось, как в детстве бабушка крошила мне хлеб в
тарелку с молоком, и я с удовольствием уминал эту тюрю за обе щеки.
Эх, где ты, мое беспечное детство, которое уже не
вернуть…
Хотел разбудить Кржижановского, но тот, словно услышав, что
принесли хавчик, сам проснулся. После обеда рядом со мной присел
немолодой, интеллигентного вида товарищ.
— Куницын, Степан Порфирьевич, артиллерийский инженер, —
представился он.
— Очень приятно, Сорокин, — пожал я протянутую руку.
— Хотел выразить вам свою признательность.
— За что?
— За то, что поставили на место этих уголовников.
— Ах, вон вы о чем… Да не за что, рад, что пробудил ваше
общество от спячки своим примером, — усмехнулся я. — И вам спасибо,
что прикрываете меня теперь, когда я немного не в состоянии
постоять за себя.
К нашей беседе присоединился комбриг. Как-то невольно они двое
переключились на воспоминания, и Куницын спросил меня:
— А вы, Ефим Николаевич, сами-то откуда родом будете?
Блин, как бы ответить, чтобы не запалиться… Сам-то я из
Подольска, но мало ли, вдруг здесь кто-нибудь тоже из подольских,
начнут ловить на нестыковках. Все-таки Подольск 2017-го и 1937-го –
две большие разницы. Ладно, если что – сошлюсь на
секретность.
— Из Подольска я.
— Из рабочей семьи?
— Отец у меня железнодорожник был, умер, а мать портнихой
работала.
Тут я малость приврал. Отец у меня до выхода на пенсию был
кадровым офицером, дорос до подполковника. А мать в политотделе
служила машинисткой. Когда мне было три года – отца перевели
служить в ГСВГ, куда он полгода спустя привез и нас с матерью.Там я
вполне сносно насобачился шпрехать на языке аборигенов, это знание
мне пригодилось годы спустя во время контактов с немецкими
бизнесменами. В 1989 году, в рамках объявленного Горбачевым плана
одностороннего сокращения Вооруженных Сил СССР, из Западной группы
войск был выведен и расформирован в том числе и десантно-штурмовой
батальон под командованием моего отца. Мы осели в Подмосковье, а
через два года батя вышел на пенсию.
К счастью, после этого вопросы о малой Родине закончились, и
начали обсуждать наше будущее. Оба моих собеседника были уверены,
что следователи во всем разберутся, и вскоре они окажутся на
свободе и будут восстановлены в правах и званиях.
— Наивный вы народ, — покачал я головой. — Не хочу пугать, но
отсюда вас вряд ли выпустят. Либо расстрел, либо, в лучшем случае,
лагеря.