– Э-э... буэнос диас, сеньор
гринго.
Тень от моей шляпы падала ему под
ноги, так что ему я должна была представляться чем-то вроде
всадника Апокалипсиса – всадник на вороной лошади, в длинном сером
плаще и серой же шляпе, на фоне огненного сияния. Разглядеть черты
лица при такой подсветке сложно. Но все равно – почему он не надел
свое сомбреро, а бросил его на краю поля? При таком солнцепеке
мозги закипают через три часа, а еще через пару спекаются не хуже
маисовой лепешки. Отличное блюдо для любителей человечинки –
запеченные мозги, с корочкой.
– Далеко до деревни?
От моего голоса пеон вздрогнул и еще
шире распахнул рот, из уголка которого тут же потянулась тоненькая
нить слюны.
– Ы-ы.
Ну точно, спекся. Кретин.
– Деревня, – как можно разборчивее
сказала я. – ElExtinto. Далеко до нее?
С испанского «эль экстинто»
переводиться как «потухший», но здесь, в Мексике, это слово имеет
еще и второе значение – покойник, мертвец. Поди угадай, что имели в
виду местные, давая своему поселению такое название?
– Э-э, сеньора...
Да, да, тупица, я – сеньора! Долго ты
еще будешь обдумывать этот факт?
– Деревня в двух милях отсюда, –
собрался, наконец, с остатками мыслей пеон. – Во-он там, – сообщил
он, сопроводив свои слова взмахом руки.
Я развернулась в указанном
направлении и обозрела критическим взглядом каменную осыпь, через
которую могла бы, пожалуй, перебраться какая-нибудь коза, но никак
не Моргана.
– А разве дорога не ведет в
деревню?
На этот раз он задумался надолго.
Меня так и подмывало достать из нагрудного кармашка свои новые
часики и демонстративно уставиться на них. Боюсь только, что это...
существо отнюдь не оценило бы этого жеста, а скорее, начало
пялиться на новую блестящую игрушку, окончательно позабыв обо всем
на свете.
– Дорога... длиннее, – пеон ронял
слова с таким трудом, словно они были золотыми, опускаемыми в
кружку нищего у ворот храма. – По ней ездят солдаты... бандиты...
сборщики налогов. Мы не пользуемся ею.
Типично крестьянский ответ. Будь их
воля, они бы вообще перепахали эту дорогу, чтобы прекратить
поступление из большого мира всяческих неприятностей и
соблазнов.
Помнится, один из моих друзей,
аббат-бенедиктинец, объяснял мне, что практически любая деревня
представляет собой замкнутый на себя мирок, микрокосм. Поскольку
произносил он эту речь, будучи в ночной рубашке, и держа в одной
руке бокал с вином, а во второй – куриную ногу, эффект от речи
получился смазанным. Но слово «микрокосм» я запомнила.