Ричард вскочил с кресла. Это подло!
Подло бросать ему в лицо единственный позорный случай, случившийся
в надорских горах – к тому же тот, который его отец давно рассудил
со всей справедливостью! Дик открыл было рот для язвительного
ответа, но не смог выдавить из себя ни звука: его буквально трясло
от злости.
— Не смотрите на меня так, юноша, —
предупредил его Алва, с трудом сдерживая смех. — Я прекрасно
понимаю: сейчас вы готовы отдать все, что угодно, лишь бы на том
блюде оказалась моя голова. Что делать! Вам не повезло. У меня нет
ни малейшего желания влезать в ваши родовые интриги и горские
дрязги. Судитесь со своим виноградником сами, герцог! В отношении
ваших вассалов я решительно умываю руки.
— А королева?! — крикнул Ричард вне
себя.
Веселость Ворона словно ветром сдуло.
Он тоже встал, словно для того, чтобы лучше видеть лицо
оруженосца.
— Королева? При чем тут она?
— Она – Ариго!
— Представьте себе, я знаю это.
— Знаете? А вы знаете, что ее братьев
бросили в Багерлее по подозрению в подстрекательстве, хотя один
особняк Ариго, сгоревший на площади, стоит дороже всей улицы
Ювелиров?!
— Знаю, разумеется, — холодно ответил
Алва. — А также знаю, что их освободили еще третьего дня за
недостатком доказательств, — он усмехнулся, бросив молниеносный
взгляд в сторону стола, и властно потребовал: — К чему все это?
— К тому, монсеньор, что только
ленивый не болтает, будто королева на самом деле не мать
наследника, раз ее сын не от короля – и вам лучше всех известно,
так ли это! Слепому видно, что Кантен Дорак собирается уничтожить
семью Ариго и обесчестить ту, кого вы любите! А вы… Вы умываете
руки?!
— А-а!.. — протянул Алва, окинув его
нечитаемым взглядом. — Так вот в чем дело! Можно было догадаться
сразу… Вы пришли сюда не ради невинно убиенного епископа Оноре и,
разумеется, не из-за меня или ваших драгоценных вассалов. Вы пришли
во имя святой мученицы всех Людей Чести, прекрасной
страдалицы-королевы. Вот в чем состоит то чудовищное преступление,
о котором вы хотели мне поведать – вы решили, что кардинал
Сильвестр собирается съесть несчастную Катарину Ариго. Ну же,
успокойтесь, юноша, — презрительно усмехнулся он. — Даже если бы
кардинал был людоедом, Катарине Ариго нечего бояться. На свое
счастье ее величество недостаточно аппетитна.