Рокэ так стремительно обернулся к
Ричарду, что тот едва не попятился. Похоже, оруженосцу удалось-таки
удивить своего эра.
— Вот как!.. Я чрезвычайно польщен
вашим сравнением, юноша. Я не ожидал… Какие, однако, любопытные
мысли вам внушает ваш любезный эр Август!..
Ричард не стал возражать на «эра
Августа»: его занимало другое. Подушечкой большого пальца он
ощупывал гравировку на камне перстня.
— Весьма обязан вам за комплимент,
Ричард, — тон Алвы был полон сарказма. — Однако, как ваш эр, я дам
вам один совет: не верьте. В жизни таких Амадео не бывает. Они
рождаются в той же больной голове, которая творит все прочие
химеры… вроде злых волшебников.
Или вроде Октавианской ночи, зло
подумал Ричард, нажимая на камень.
— Вы наслушались досужих сплетен, а
ваши личные обиды и пристрастия сделали вас легковерным, —
продолжал Алва жестким тоном. — Я понимаю, что в вашем…
впечатлительном возрасте очень хочется видеть себя героем Дидериха.
Только в реальной жизни все эти Дидерихи и Амадео, юноша, –
ярмарочные шуты на ходулях. Оставьте возвышенные страсти и
напыщенное благородство тем, кому они больше пристали – старым
лицемерам и подлецам.
Дик прерывисто вздохнул: по его
ладони нежно и невесомо скользнули две невидимые крупинки. Он
бережно зажал их мизинцем.
— Если вы не Амадео, — спросил он,
поднимая голову, — то кто же тогда, монсеньор?
Алва, не отвечая, уселся в кресло и
провел руками по глазам. Теперь, когда он отошел от камина, его
лицо больше не напоминало Закатную тварь. Его черты, казалось,
смягчились, и сейчас в них сквозила легкая усталость. Ричард редко
видел у своего эра столь простое и естественное выражение.
— Вы удивитесь, юноша. Я такой же
человек, как и вы.
— Хорошая шутка, монсеньор, — Дик
скривил губы почти так же, как Алва.
— Я не шучу. Впрочем, раз уж сегодня
у нас вечер откровений… Хотите, я расскажу вам, каким я был в ваши
годы? — Ричард машинально кивнул, почти не поняв вопроса, и Алва
распорядился обычным властным тоном: — Тогда налейте нам обоим вина
и садитесь сюда.
Ричард шагнул к столу и взялся за
кувшин. Внутри у него все окаменело. Дарамское поле, Вараста и
Ворон, его люди и его эр – вот что околдовало его! Он, последний
герцог Окделл, как безумец, поверил химерам. Как убитый Оноре…
Крупинки упали в вино и растворились,
даже не достигнув дна бокалов. Ричард протянул один из них эру и
сел. Ему казалось, что яд уже струится по его венам, и все
предстоящее – формальность, вроде скучной светской болтовни. Сейчас
он с холодной ясностью понимал, что было на душе у его отца, когда
тот стоял на линии. Пустота. Линия не имела никакого значения. На
самом деле герцог Эгмонт Окделл умер гораздо раньше. Он умер тогда,
когда согласился выйти на проклятый поединок, чтобы спасти своих
людей.