— Тише, господа! — взывал к порядку
сеньор Филиберто Фукиани, супрем двора, в обязанности которого
входило не допускать ссор и беспорядков во дворце. В образовавшейся
толчее один провинциал, зазевавшись, наступил на ногу другому, и
сеньор супрем, скользя по паркету в бесшумных туфлях, полетел
успокаивать их.
Граф Ариго, отвернувшись от Тристрама
и Рокслея, тоже вытянул шею, а Феншо-Тримейн, подхватив под руку
теньента полка королевских стрелков, стал быстро проталкиваться в
соседний зал. Внезапно придворные расступились, и прямо на середину
галереи выкатился, блистая, как новенький талл, кругленький,
завитой, надушенный и сияющий улыбками виконт Валме.
— Марсель! — охнул Энтраг, признав
однокорытника. — Ты здесь!
— Сбежали из родного дома? — шутливо
подхватил виконт Мевен. — Давно ли в столице?
Трое мужчин обменялись поклонами и
рукопожатиями.
— Я приехал только сегодня, —
оживленно ответил Валме Мевену. — И представьте себе: первый, кого
я встретил, был герцог Алва!
Шепот в галерее усилился до легкого
гула: герцог Алва действительно шел между рядами придворных вслед
за Валме. Феншо-Тримейн едва не бросился ему наперерез, расталкивая
неуклюжих деревенщин, но опытный капитан королевских телохранителей
предотвратил скандал, встав на у него на пути. Он успел очень
вовремя: церемониймейстер уже важно шествовал к дверям Малой
опочивальни. Остановившись на положенном расстоянии, он опять
ударил жезлом и провозгласил:
— Его величество король!
Двери бывшего Орехового кабинета с
шумом распахнулись, и на пороге появился свежевыбритый и
свежеумытый Фердинанд в затканном золотом халате и бархатных
шлепанцах. Щурясь, он близоруко оглядывался по сторонам, а за его
плечом виднелась унылая физиономия его духовника, отца Урбана, с
сосудом святой воды. Придворные склонились в низком поклоне. Шаркая
ногами по паркету, его величество король Талига прошествовал к
камину и уселся на специально приготовленное для него кресло. За
ним выступал дежурный гардеробмейстер барон Карлион с лакеями.
Большой выход начался.
Избранные придворные приступили к
облачению короля. Остальные, повинуясь указаниям церемониймейстера,
поочередно выступали вперед и сообщали свои имена капитану Манрику.
Тот докладывал их дежурному камергеру, виконту Сэц-Гонту, а виконт,
почтительно склонившись, нашептывал их в ухо короля. Поименованный
таким образом дворянин отвешивал монарху предписанные этикетом
поклоны и удалялся со сцены, если государь не изволил заговорить с
ним. Но в это утро, как и во все предыдущие, Фердинанд II явно спал
с открытыми глазами. Обычно он оживлялся только при появлении
камердинера королевы, посланного справиться о его здоровье.