Тауринкс поглядел на него как‑то
странно.
– Если бы вы знали, вы бы
поняли, – загадочно ответил он и отвернулся, чтобы понюхать
букетик.
Цветы (полевые, притащенные с Земли,
в поллитровой банке вместо вазы) ему поставили на столик по
строгому указанию Кобзева «обходиться как можно приветливее». Один
раз. Неделю назад. Букет стоял с тех пор, даже не подвяв.
В голове у Левы закрутились смутные,
не оформившиеся еще подозрения. Но прежде чем он смог
сформулировать их или вернуться к словечку «ши», из‑за стен палатки
донесся сокрушающий рев. Так мог бы громыхать… ну, скажем, лев
размером с трамвай. Лева прикинул расстояние до леса и
поежился.
– Кто это ревет? – спросил
он.
Лицо Тауринкса отвердело.
– Драугбэрас, – ответил
друид.
Лева попытался перевести про себя.
Получалось что‑то вроде «собачий медведь». При слове «собака»
интеллигентному лингвисту представлялась соседская шавка, помесь
болонки с пекинесом, а медведей он видел только в зоопарке.
– Он большой? –
поинтересовался Лева без особенного интереса.
– Очень, – кратко отмолвил
Тауринкс. – Тш!
Лева дисциплинированно замолк и
честно попытался прислушаться.
Несколько секунд не происходило
ничего. А затем лагерь как будто взорвался – гамом, ревом сирен,
отдельными заполошными выстрелами.
– Что за черт?! –
недоуменно поинтересовался Лева по‑русски, ни к кому не
обращаясь.
Вместо ответа Тауринкс внезапно и
резко ударил его под колени. Опешивший Лева покатился кубарем, едва
не вылетев из палатки. Друид решительным жестом отдернул полог и
вышел.
Если бы у Левы была хоть секунда
подумать, он, несомненно, вспомнил бы о часовых, не бросился бы
догонять пленного и, конечно, ничего бы не увидел. А так он
бросился вслед за уходящим Тауринксом, выскочил из палатки, больно
оцарапав лоб о брезент… да так и застыл.
Прямо через лагерь, весьма
целеустремленно и спокойно, шествовала зверюга, которая,
несомненно, заслуживала наименования «собакомедведя». Во всяком
случае, человек, в жизни не видевший гиены, назвал бы тварь именно
так.
Ростом тварь была со слона.
Маленького, конечно. Метра эдак два с половиной в холке, и клыки у
нее были соответственные – с Левину ладонь длиной. Палаток она не
обходила. Поэтому за ней стелилась защитного цвета ковровая
дорожка. Когтистые лапы цеплялись за брезент, тварь фыркала,
отмахивалась, но не сворачивала.