«Ух!», «Эх!», «Ха!», «Г-р-р-р!» — с
такими звуками шла битва.
И вот уже то один, то другой из
обороняющейся стаи падал, чтобы больше не подняться, а на немногих
воинов, которые пытались отбиться, встав спиной к каменистой осыпи
на берегу реки, навалились скопом. Вскоре над толпой были воздеты
руки с их окровавленными головами — безглазыми, расплющенными, с
отгрызенными в порыве ярости ушами и носами.
Битва закончилась. Как только
триумфаторы перевели дух, поле брани превратилось в пиршественный
стол. Измученные бескормицей победители без стеснения ели
побежденных. Они были чисты и наивны, как дети, и еще не осознали
радости убийства ради убийства. Но у них настали трудные времена в
последние два месяца (слова «месяц» они тоже не знали, хотя
движение луны по небу их иногда занимало), потому что племя
неумеренно разрослось и истребило или распугало всю добычу в
окрестностях. От скученности на стойбище, где они прожили почти
полгода, начались болезни, люди начали слабеть и умирать. А тут еще
и страшная засуха случилась.
Причинно-следственной связи между
гниющими отбросами и нечистотами, над которыми жужжали мухи, и
начавшимся мором, они не могли видеть. Но когда умерло
десятка два взрослых особей, безотчетный страх заставил
остальных покинуть стойбище и пойти искать новое. На удобной
излучине реки в пяти десятках километров к югу место было, к
несчастью, занято. Можно было идти дальше, можно было удалиться от
живительной реки, но они, хоть и не знали чисел, поняли, что их
больше, чем живущих в этой роще гоминидов. Поэтому с ходу, не тратя
время на политесы, вступили в бой, подбирая камни и выламывая
дубинки прямо на ходу.
Не имея еще каменных топоров и
костяных пил, победители рвали сырую плоть острыми ногтями и
зубами. Трапеза продолжалась весь день. Своих женщин пустили к
добыче только под вечер. Те оставили немного мяска и детям, пожевав
его для тех, кто не имел своих достаточно прочных постоянных
зубов.
Чуть поодаль жались молодые самки
побежденного племени — детенышей и старух уже убили, но им
сохранили жизнь. В нелегкий год племя пришельцев потеряло почти
всех женщин, поэтому уставшие после боя самцы, не имея ни малейшего
понятия о задачах демографии, чувствовали чисто инстинктивную
потребность оставить чужих самок в живых. Те вскоре сами про все
забудут и станут как ни в чем не бывало спариваться с победителями,
так же, как это сделала бы львица, самка лисы или песца.