Человек, которого Бельк назвал
щеголем, полностью соответствовал этому короткому и емкому
описанию. Тончайшей выделки сапоги серой кожи, серые бархатные
бриджи, того же цвета камзол, расшитый серебряными нитями в
димаутрианском стиле, что в этом году вошел в моду. Море кружев: от
воротника до запястий. Тонкие кисти рук, унизанные перстнями: в
одной висел кружевной же платок, вторая сжимала серебряный кубок.
Худое и бледное лицо с тонкими чертами из тех, про которые
доброжелатели говорят «породистое», а злопыхатели — «надменное».
Непроницаемые черные глаза чуть прикрыты в приличествующей
аристократу скуке. И завершение ансамбля, над которым наверняка
работал с десяток человек, — широкополая шляпа с темно-красными
перьями неизвестной Мерино птицы. Щеголь. Барон Бенедикт да Гóра,
кансельер коронного сыска Ее Высочества Великой герцогини
Фрейвелинга.
— Мое почтение, господин барон! —
Мерино склонил голову. — Какая честь для моего заведения!
Аристократ окинул фигуру трактирщика
ленивым взглядом. Рука с платком описала небольшой полукруг,
разрешая войти и сесть.
— Ваш тон, синьор Лик, будто бы
говорит об обратном, — голос барона был низким, глубоким и немного
хрипловатым, опять же по последней моде в столице.
— Что вы, господин барон! Как вы
могли подумать такое?! Я всегда рад принимать вас… — голос Мерино
сочился таким количеством масла, что его хватило бы смазать все
скрипящие двери города.
Но вдруг сделался сухим и
сварливым:
— ...даже если маленький паршивец
заходит так редко, что я начал забывать, как он выглядит!
Манеры барона мгновенно изменились,
будто губкой провели по холсту, стирая одну картину и открывая
другую. От ленивой изнеженности и вальяжности не осталось и следа,
глаза весело блеснули, а из голоса исчезла модная хрипотца.
— Мерино, я ведь важный
государственный служащий! По-твоему, мне так просто вырваться?
— От замка пешком идти десять
минут!
— Ты считаешь, что я все время
провожу в Инверино?
— А на что еще может быть способен
изнеженный юноша дворянского рода?
— Мне двадцать два года!
— И где я ошибся?
— В изнеженности! Я этот образ
называю «щёголь»!
— Бельк так про тебя и сказал.
Говорит он, как ты знаешь, мало, но всегда точен в
формулировках.
— Как дела у старого душегуба?
— Разве ты не говорил с ним?
— Дворянин, беседующий с трактирным
вышибалой, — это ни в какие ворота!