— Замерз, конечно. Зуб на зуб не попадал, —
Штефан усмехнулся. — Я там, считай, весь день сидел. Нарочно сразу
после завтрака удрал, чтобы успеть обернуться до обеда. Ну, к обеду
только и хватились, а пока нашли — уже к ночи дело было. Дядька
людей за веревкой отослал, а сам мне свой мундир скинул вниз —
закутаться. Сидел на краю колодца, разговаривал со мной. Не ругался
даже. А как веревку притащили, ему меня наверх на себе поднимать
пришлось — я даже взяться за нее уже не мог, — он загрустил и
потупился. Прибавил со вздохом: — Потом на коня с собой посадил.
Лошадь теплая, на ней быстро греешься. Пока до дому добрались, мне
получше стало, так что мы сговорились маму не пугать и про колодец
ей не рассказывать.
Симеон исподтишка наблюдал за парнишкой.
Мордаха печальная-печальная, а улыбка так и просится все равно.
Сейчас Штефан вовсе мальчонкой смотрится, с такой-то улыбкой.
Скучает малец по дому, видать. А и то — сердце — не камень!
— Наврали мамке, значит? — печально
переспросил Йоргу.
— Если бы! Деревенские, что за веревкой
ездили, рассказали ей, что нашли меня. И где нашли — тоже. Я-то не
знал, отбрехаться попробовал, только оно еще хуже вышло. Мама так
рассердилась, что я вру... — Штефан тоскливо вздохнул, а потом
вдруг фыркнул. — Только дядьке сильнее досталось. Мама на него
напустилась, мол, и сам оторви и брось, и из ребенка одного из
своих гайдуков делает, а дядька тоже обиделся, как рявкнет на нее,
мол, где она гайдуков-то видела...
Сидевший рядом Йоргу при последних словах
дернулся, едва не подскочил, бросил шепотом:
— Что я тебе говорил, капитан?
А на мгновение запнувшийся Штефан продолжал
заливаться соловьем:
— Мама в слезы. В этот раз ребенок в колодец
полез, а в следующий — куда? В турецкую засаду?! Нету?! Так он
найдет! Из дому вон уже сбежать на войну пробовал, тоже по
дядькиной милости!
Симеон подавился смехом.
— А что, правда, пробовал?
Штефан насупился.
— Ну, пробовал. Мелкий же был, не соображал,
чем может кончиться. Изловили меня только быстро — даже за ворота
выбраться не успел. Мама так расстроилась, что я ей даже слово дал
— не бегать больше никуда без ее ведома. Только мама не права была
— дядька ни при чем был, я просто соскучился очень. А про подземный
ход мне вообще деревенские рассказали. Ну, я ей так и сказал — что
это я сам, а не дядька.