А потом... Соболезнования, письма, денежные
дела, отпевание, вынос, похороны... Да, вокруг суетились слуги,
какие-то знакомые матери приняли участие в осиротевших детях, а
добрейший, несмотря на внешнюю сухость, герр Йозеф Ланц, так и не
сумевший спасти маму, и вовсе наведывался ежедневно и помогал чем
мог. Но ничто не отменяло того, что хозяином дома оставался Штефан.
Он должен был принимать гостей, успокаивать сестру, распоряжаться
слугами — и держаться. Держаться, чего бы это ни стоило. До того
самого момента, когда на раннем летнем рассвете внизу стукнула,
захлопываясь, парадная дверь, донеслись голоса — и стало можно с
разбегу прыгнуть с лестницы, вцепиться в сукно военного плаща,
уткнуться лицом в знакомый мундир ниже орденского креста на
черно-красной ленте — и наконец-то выплакаться за все это
время.
Это отец должен был тогда приехать! Это он
должен был взять на себя всех посетителей, это он должен был
платить докторам с гробовщиками и выправлять бумаги, это он должен
был хлопотать о переносе Штефану испытаний в Академии, это он
должен был каждый день водить их с Машинкатой на кладбище и не
оставлять ни на минуту одних в опустевшем доме, непонятно как
успевая и к чиновникам, и в банки, и в пансионы, и к друзьям
матери, у которых можно было найти поддержку... Отцу бы и половины
этих дел не понадобилось, но он все-таки не приехал, а потом сухо
отписал о своей новой женитьбе.
А пока дядька в который раз занимался делами
семьи Глоговяну, его собственный дом разоряли какие-то турки, и
отец не вмешался! И пусть бы отец был не способен защитить ни
своего, ни чужого — ведь и по их землям прошлась та оголтелая
банда, грабя крестьян и поджигая деревни. Пусть бы отец потом
отказался выступить вместе с Тудором, побоявшись гнева Порты, —
трусость плоха сама по себе, но это все-таки еще не
предательство.
Штефан закрыл лицо руками. Если бы отец просто
отказал Тудору в помощи! Но ведь он не испугался. И не был слишком
слаб, чтобы отстоять свое. Он еще и воспользовался этой бедой,
напал и разорил часть земель дядьки. И потом не поскупился на
взятки логофетам, чтобы выиграть дело...
Неудивительно, что дядька Тудор не отвечал на
письма. Он небось и фамилию Глоговяну слышать после всего этого не
хочет.
Впервые в жизни Штефан смог понять тех
несчастных, которые не вызывали обидчиков на дуэль, а разряжали
себе пистолет в голову, чтобы избавиться от позора. Честь мундира,
офицерская честь не совместимы с такими поступками! Отцу этого не
понять, а был бы сам Штефан чуть старше — пришлось бы ему публично
извиняться в офицерском собрании или вовсе стоять у барьера, точно
зная, что он даже пистолет поднять не сумеет, потому что оружие его
дядькой и подарено... Не иначе — сжалился дядька Тудор, не стал
даже отписывать о ссоре, не то что требовать сатисфакции, на
которую имел полное право!