— Я узнал, что те турки прошлись и по нашим
землям. Почему ты не стал протестовать? Ведь и наши люди
пострадали!
Отец, казалось, на миг оторопел. Потом
откинулся на спинку кресла и недобро сощурился.
— Ты дурак? Или все-таки в карбонарии подался?
Против кого я должен был протестовать? Против султана? Об этом ты
хотел со мной поговорить? — он фыркнул и продолжил с прежним ядом,
постепенно возвышая голос: — Слава Богу, я достаточно богат, чтобы
пара спаленных сараев не сделала меня враз санкюлотом и не повела
на баррикады! И если бы ты ценил честь рода, а не читал вредоумные
книги, ты бы не требовал с меня объяснений! — он вдруг сорвался на
крик: — И не потребуешь впредь! Я знал, что ты успел нахвататься
вольтерьянства в своих Европах! Я знал, что ты читал вредоумные
книги! Но что ты потребуешь от меня объяснений?!
Кровь бросилась в голову так, что Штефан едва
на ногах устоял.
Знал? Откуда отец мог знать про книги?! Да, он
писал, но писал не ему!
— Штефанел! — сестра вскочила, метнулась,
попыталась удерживать.
Штефан стряхнул с рукава ее пальцы, шагнул
вперед, чувствуя, что уже почти не владеет собой. Сбоку хлопнула
дверь, простучали по коридору каблуки, и стало ужасно тихо.
— Куда ты дел мои письма?
— В печку, где им и место! — рявкнул Николае,
грохнув кулаком по столу. — Нашелся тут, Марат недоделанный! Всю
семью чуть под топор не подвел! Благодари, щенок, что я их просто
спалил, наши враги были бы рады отдать их Порте!
Горло сдавило судорогой, и комната расплылась
перед глазами. Штефан хватал губами воздух. Отец... отец читал
письма... Чужие письма!..
Он бы, наверное, упал — так закружилась
голова, но в дверь проскользнул Петру, с ним ворвался сквозняк, и
Штефан наконец продышался, только на глаза навернулись слезы.
Слуга огляделся, покачал головой, шагнул было
к господину и остановился, напоровшись на полный ярости взгляд.
— Вон! — рявкнул Николае.
Уж не понять, к кому обращался, но слуга
покорно попятился к выходу, и даже мачеха поднялась, одной рукой
поправляя на голове тюрбан, а другой крепко сжимая руку Костаке.
Петру посторонился, чтобы пропустить боярыню.
Штефан еще успел увидеть, как старик вновь
покачал головой и одними губами попросил: «Не надо, боер!» —
прежде, чем прикрыть дверь снаружи. Но это было уже все равно. Мир
рушился на глазах, и ни опоры, ни веры в нем не оставалось. Где-то
в глубине души до последнего тлела надежда, что ссора отца и дядьки
окажется просто чудовищным недоразумением. А вместо этого — еще
одно предательство!