Штефан погладил дрожащей ладонью рукоять
пистолета и замер, пораженный внезапной мыслью.
Он же отправлял всю почту домой одним пакетом,
рассчитывая, что дальше уж письма как-нибудь передадут с оказией. А
если отец даже имя дядьки упоминать запрещает... Да получил ли
вообще дядька хоть одно письмо? Или так и пребывает в уверенности,
что Штефан не то забыл его начисто, не то одобрил отцовское
предательство?
Он вскочил и впопыхах едва не запутался в
рукавах мундира. Торопливо сунул голову в перевязь, привычно
устроил на боку саблю. Покосился на пистолеты — и бросил. Никуда
они не денутся.
Перед дверью в гостиную постоял, выравнивая
дыхание. Устроил левую руку на эфесе, правой толкнул дверь и вошел
строевым шагом.
Отец недоуменно вынул изо рта трубку и
воззрился на него неприязненно. Мачеха улыбнулась
приветливо-равнодушно, сестра вскинулась над шитьем, и даже
братишка оторвался от какого-то занятия...
— Отец, я хотел бы с тобой серьезно
поговорить, — решительно заявил Штефан, в душе все-таки обмирая и
размышляя, не лучше ли будет дождаться случая для беседы наедине.
Нет, все-таки пусть все слышат!
Николае хмыкнул и ткнул в него чубуком.
— Судя по твоему параду, ты что-то надумал о
своем будущем?
— Нет. Я хотел поговорить с тобой про
Тудора.
Николае нахмурился и сжал кулак.
— Я сказал, что запрещаю произносить это
имя...
— Почему? — Штефан продолжал стоять,
вытянувшись почти как на плацу, и неотрывно смотрел отцу в глаза.
Разговор будет нелегким, и отец не обрадуется, но отступиться уже
невозможно. — После всего, что Тудор сделал для нашей семьи...
Договорить не удалось — отец впечатал в стол
кулак. Прошипел негромко:
— Молчать!.. — лицо его незнакомо исказилось,
и от этого вида у Штефана по хребту покатился липкий озноб. — Щенок
неблагодарный! Прокляну! Чтоб я больше не слышал!
Штефан упрямо замотал головой.
— Отец, пойми же! Я не могу молчать, пока не
услышу объяснений.
— Объяснений? — ядовито переспросил Николае. —
Это я должен давать объяснения?! Тебе?!
— Отец, я прошу, — выдержки все-таки не
хватило, голос почти сорвался, — я умоляю тебя, объясни, как ты мог
так поступить!
— Поступить — как?
Штефану отчаянно захотелось прижать руку к
губам, чтобы не ляпнуть то, что было слишком страшно выговорить.
Услужливая память вовремя подсунула другой вопрос, чуть более
безобидный...