— На душе нехорошо — свечку перед иконой
поставь и прочти три раза «Богородице», — грек с досадой дернул
себя за ус. — Пошли спать, что ли, капитан?
По двору шатнулся лунный луч, и две черные
тени: Мороя и Штефан шли от арсенала в казарму, отдыхать. Йоргу
проводил их взглядом и вдруг обернулся к Симеону снова. Выговорил
раздельно:
— Оставь парня баб охранять, у Григора.
Наскочим на турок, угробится в драке — святой Спиридион!..
Симеон помолчал. Похлопал друга по плечу и
кивнул, успокаивая.
— Ладно.
И лишь к следующему полудню они обнаружили,
что оставлять кого-либо им теперь негде. Догадались бы раньше, но
во влажном воздухе дым стелился по земле, невидимый из-за горы, и
отряд продолжал путь спокойной трусцой...
Далеко была пасека старого Григора, обманчиво
горное эхо — на заставе не слышали выстрелов!
Чернела взрытая земля раскисшими лужами,
дотлевал полевой стан. По разбитым в щепу ульям обездоленно ползали
сонные пчелы. Испуганно вскрикнул ребенок, и две женщины,
хлопотавшие в сторонке над чьими-то телами, вскочили, оборачиваясь.
С плачем бросились к Симеону, рассказывая наперебой и перемежая
слова всхлипами.
Турок было много, сколько в точности — женщины
сказать не могли, не было времени их считать. Все пешие. Конным бы
незаметно не подобраться, а с крутого склона разбойники свалились
на пасеку, как снег на голову.
Чужие ли, свои ли беглые сербы — работники
Григора рассуждать не стали. Дали время бабам расхватать ребятишек
и добежать до леса, а сами приняли внезапный и безнадежный бой.
Лихой вояка был старый Григор, лихой до безрассудства. А может, он
просто не успел послать за помощью — если налетает ватага
разбойников, некогда думать, кого отпустить с донесением — все уже
машут вилами и палят по кому попало...
Теперь пасечник лежал на спине, разбросав
руки, и смотрел удивленно в серое небо единственным уцелевшим
глазом. Удар ятагана снес ему полголовы. Здоровяк Йона валялся
ничком среди ульев на трупе задушенного турка, по рубахе на спине
расплылось черное пятно, босые ноги в грязи — выскочил из шалаша,
не успев одеться...
Из пожарища торчали еще чьи-то сапоги — не
вдруг опознаешь, свой или чужой, но убитых разбойников было много,
не меньше десятка.
Пандуры, крестясь, стаскивали шапки. Слезали с
седел, разбредаясь по пожарищу.