— Что с тобой, капитане? — Гицэ все вертел
головой в недоумении, и тут Йоргу хлопнул его с размаху по
плечу.
— Тебе и не снилось, щеня!
— Что?! Да говори ты толком, не томи!
— А то, что тебе удавиться впору от зависти! —
торжествующий Йоргу повернулся к Зойкану. — Красивая, говоришь, у
нашего Подсолнуха матушка была?
— Ну. А что?
— А то, что столько лет за боярина детей
делать да еще и самому их растить — вам, кобелям, еще поучиться
надобно!
Симеон умом понимал, что надо молчать, как
пень, что негоже о таком трепаться, но унять жеребячий гогот был не
в силах. Забытые лошади топтались за спиной, тыкали носами в спину,
жевали рукава, а он все ржал и ржал и никак не мог
остановиться.
До Гицэ дошло — выпучился окончательно,
покраснел — аж в темноте видать.
— Это чего... Слуджере... К Штефановой
матушке?
— Слуджере? — Зойкан враз нахмурился и
решительно протянул ему загнутый палец. — Ты это... Разогни и не
загибай!
— Так ведь Штефан рассказывал!
У Зойкана отвалилась челюсть.
Пандуры подобрались поближе, навострили
уши.
— Это чего?
— Да чего вы ржете?
— Да расскажите толком!
Симеон рассказывать не мог — все еще смеялся,
вспоминая заодно и свои слова о том, что Подсолнух-то норовом точно
в дядьку, и речи Морои про святого Антония, и как Гицэ, бедолага,
кукарекал над заставой. Понятно теперь, чего Подсолнух, поганец
такой, краснел, как девка, и кружки с квасом опрокидывал! А
Йоргу-то, Йоргу! Не иначе, в арнаутах у мальчишки родня! В
арнаутах, как же!
Йоргу тем временем пушил усы и что-то серьезно
объяснял, похоже, гордясь своей сообразительностью. Пандуры
округляли глаза, не верили, переспрашивали, но потихоньку тоже
начинали смеяться, все громче и веселее.
— Это что, ваш Подсолнух с яблони на шею
сигал? Тудору?!
— Ну да! Правда, поймал его, паршивца,
дядька.
— Да не дядька, а батька, выходит!
— И хороший же парнишка! — заметил кто-то из
стариков. — Слава те Господи, все как у людей!
— Так это... Верно! — Зойкан посмурнел,
соображая. — Позволил бы слуджер какому чужому...
— А своему вон даже не влетело, — фыркнул
кто-то.
— Так ему вон и за трубку не влетело! И за
колодец! — подхватили другие.
— Точно! За тот колодец слуджеру и влетело
вместо Подсолнуха-то, так его распротак!
У Симеона от смеха аж слезы на глаза
навернулись. Ну, слуджер! Ну командир корпусный, с войной
повенчанный и равнодушный к женским прелестям! От женитьбы
отказался, отговорился иными заботами! Вон она, забота его, шмыгает
носом и жмурит глаз, подбитый в кабацкой драке! Еще бы не забота —
такая оторва вымахала!