Перед рассветом легла роса, и Штефан поднялся,
с трудом разгибая окостеневшие ноги и стараясь не стучать зубами.
Он так продрог, что еле вскарабкался в седло. Обрывки сна не
принесли ни отдыха, ни облегчения, скорее даже наоборот — отчаянно
захотелось домой, под теплое одеяло, или хотя бы в казарму и на
плац, чтобы согреться... И увидеть живых людей.
Гнедой тоже зябко подрагивал мокрой шкурой и
все пытался повернуть морду в сторону далекого стойла. Штефан
решительно развернул его теперь прямо на запад. Вряд ли в боевом
походе будет намного легче, так что надо уже привыкать заранее.
Правда, в боевом походе вечером и утром была бы горячая еда. Или
хотя бы сухомятка...
Штефан старательно покопался в памяти,
припоминая окрестности. Кажется, относительно неподалеку был
какой-то захудалый постоялый двор. Сам-то он мог бы и еще
потерпеть, но вот силы коня надо беречь, а значит — нужны и овес, и
сено, и теплая выстойка хоть на пару часов. Заодно и самому можно
перехватить хоть мамалыги с горячим сбитнем. Посидеть среди людей,
обдумать дальнейшие планы.
И написать письмо.
-------------
* Путлище — ремень, на котором стремя
подвешивается к седлу.
* Гуцульская порода — аборигенная
порода лошадей, выведенная в Карпатах.
* Конвенционный талер — австрийская
серебряная монета, десятая часть кёльнской марки.
* Ольстры — седельные пистолетные
кобуры.
К полудню вершины гор затянула серая хмарь,
воздух был напитан холодной влагой. Таган стоял под навесом, и
большинство посетителей постоялого двора, уплетавших свежую
мамалыгу(*), неосознанно норовили пододвинуться поближе к огню хотя
бы одним боком. Народ был пестрый, какой можно увидеть разве что в
приграничье. Двое греков, одетые турками и курившие наргиле(*).
Несколько бродяг откровенно гайдуцкого(*) вида в овчинных жилетах
мехом наружу. Какие-то проезжие крестьяне, не то батраки, посланные
по хозяйским делам, не то мелкие торговцы. Эти сидели далеко от
огня тесной компанией, косились на гайдуков и, хоть вполглаза, но
приглядывали за своими крытыми возками... Все были вооружены: ножи,
тесаки, у проезжих крестьян и греков за поясами виднелись пистоли.
Приграничье — не самое спокойное место.
На верхней ступеньке всхода развалился
живописно оборванный цыган. Он ничего не ел, очевидно, будучи
лишенным здесь кредита, зато курил крепчайший турецкий табак. Дымом
тянуло под навес, и остальные украдкой воротили носы, но цыгану и
горя было мало: он поминутно выпускал все новые клубы и
бесцеремонно дергал за полы хозяина постоялого двора, что стоял
рядом, прислонившись к балясине.