— Всего один подсолнух! Я бы спросил, так ведь
нет никого!
— Так ведь у Станки все гуляют, — строго
возразила Ануся. — Там бы и спросил.
— А я в лицо этого Томаша не знаю, —
выкрутился Штефан, впрочем, сказав чистую правду. — Покажешь — так
спрошу и извинюсь, что без спросу. И за подсолнух. И за тыкву.
— А тыква-то тебе зачем?
— Низачем... — он смутился. — Я ее раздавил.
Нечаянно.
Ануся уже смеялась.
— А Томаш тебя хворостиной! И не посмотрит,
что пандур!
Заулыбался и Штефан.
— Так я же извинюсь. Если ты меня познакомишь
с этим Томашем.
Она задумалась, покачала головой:
— Нельзя. Батька заругает, что с пандурами
гуляю.
— Так я пока не совсем пандур, — сознался
Штефан, но Ануся тяжело вздохнула.
— Все равно заругает. Не любит он ваших.
Говорит, нечего, мол, виться, словно медом намазано, — она
примерилась сесть обратно на камень, но Штефан остановил ее.
— Погоди-ка. Застудишься еще, — он стянул
безрукавку, постелил на камень и сделал галантный жест. —
Присаживайся, госпожа Ануся. Так вокруг такой красоты грех не
виться!
Она даже ножкой притопнула с досады.
— Вот правильно батька говорит: юбочники вы да
бездельники, которым только бы девок портить!
Штефан не обиделся, только улыбнулся:
— Так чего тогда вздыхаешь, красивая, что
батька всех гоняет?
— А мне всех и не надо, — Ануся снова
вздохнула, — мне только одного. И он не такой!
— А батька, значит, не верит, что не
такой?
— Не верит, — она вздохнула еще горше. — И
меня то выдрать, то под замок посадить грозится.
— Ну, он у тебя прямо Акрисий, — сочувственно
протянул Штефан.
— Кто?
— Да был такой царь, мифический. Тоже все
дочку под замок посадить норовил.
— Ему тоже женихи не нравились? —
заинтересовалась Ануся.
— Да нет. Ему пифия, ну гадалка, нагадала, что
он от руки своего внука умрет. Вот и решил оставить дочку в девках.
Под своим дворцом, в подземельях выстроил роскошные покои и запер
ее там, чтобы никто ее даже не увидел.
— И что? — охнула Ануся. — Она так там всю
жизнь и просидела, бедная?
— Да нет. Ничего у того Акрисия не
вышло...
Штефан уселся на землю, привалившись спиной к
камню, на котором сидела Ануся, и принялся рассказывать. Та
вздыхала и с чисто девчоночьим любопытством торопила рассказчика:
«Ну, а дальше что было?»
Налетевший легкий ветерок окончательно
разогнал редкие тучки, ночь осыпала небо звездами, что росой по
паутине, в траве стрекотали сверчки, доносилась музыка с подворья
Станки. А над лужком на окраине глухой деревни в горах на самой
границе с Трансильванией хорошо поставленным, хоть еще и
мальчишеским голосом, лилось: