Но обвинение серьезное, допрыгался-таки
козлик, под петлю подставился. Очумел, что ли, от неземной
красоты?
Симеон вышел на галерейку, придерживая купчину
за руку.
— А ну построиться всем! — гаркнул на весь
двор. За Гицэ он был спокоен — не высунется, наверняка успел
расспросить Штефана о причинах скандала, если не признал «сурового
батьку» по одному голосу...
Не занятые в карауле пандуры озадаченно
выбрались из разных щелей, построились во дворе.
— Опознаешь, почтенный — забирай, —
великодушно сказал Симеон. — Я такой дряни на заставе не держу. А
потому среди моих ты его напрасно ищещь! Только уж смотри
хорошенько, облыжного поклепа я тоже на своих людей взводить не
позволю!
Купец ходил вокруг мужиков, разве что не на
зуб пробуя каждого. Но Симеон был спокоен: у Гицэ-то морда
приметная, хороша да молода. А построились, как на подбор, уже
давно сивоусые дядьки, кто увечный, кто и вовсе в годах.
Молодежь-то вся по деревням разбрелась, Макарку услали. Штефан,
кстати, тоже не выбрался, а купец, гад, его приметил,
оказывается...
— А кто в казармах остался? — подозрительно
спросил он.
— Мальчишка один, полы там моет, — твердо
ответил Симеон. — Ты его видал. Так он у меня пока форму не носит,
а твой обидчик, говоришь, в форме был. Хотя с формой ты тоже
обознаться мог, ночь ведь была, почтенный? А здесь старые военные
мундиры, почитай, имеются через дом да в каждом доме. И в
Трансильвании, кстати, тоже пограничники есть, и румын среди них
хватает, и форма похожая. Так что ты ежели обидчика найдешь — смело
меня зови, мне по должности положено грести всякого, кто границу
без документов переходит. Но, скорее, это кто-то из местных.
Купец пофыркал еще и убрался, а Симеон, пылая
праведным гневом, взлетел по галерее. Штефан поднял голову от
подсолнуха, сплюнул шелуху на только что вымытый пол.
— Ушел он, капитан? — и фыркнул, поганец,
залился хохотом. — Гицэ, вылезай! Похоже, ты нас с Макаркой на
конюшне надолго заменишь!
— Молчать! — гаркнул Симеон, закипая, пока
из-под дальнего топчана выбирался переконфуженный Гицэ. — Баран
сущеглупый! Последние мозги растерял, в бога, мать и портки
Спасителя!..
Пока Симеон изливал душу, в избу набились все,
кто был на дворе. При особо заковыристых оборотах даже хмыкали
уважительно, а когда Симеон сгоряча перемешал немецкую брань с
родной — Гицэ ощутимо дернулся, видать, припомнив вчерашнее, а
Штефан восхищенно ахнул у локтя.