А богиня продолжала говорить, и чёрные, как зимняя ночь, глаза её сверкали колючим холодом далёких небесных звёзд:
– Знай, что не умрёшь ты, князь. Но не радуйся. Не награда это тебе, а бремя тяжкое. Творя зло, славил ты и укреплял слуг Чернобоговых. И душу свою потерял. Сам Тьме её продал. Умереть бы тебе смертью безвременной, да муки б вечные принять. Но не позволю я тебе этого. Отныне ты будешь служить мне. Будешь, в числе слуг моих, следить за порядком между мирами Нави и Яви, истребляя нечисть и слуг Чернобоговых. За всё зло, что совершил ты, теперь вечно скитаться и сражаться будешь, защищая и оберегая тех, кого до сих пор лишь тиранил и мучил. И если хочешь вернуть свою душу, очистить её и получить искупление и избавление, то к середине зимы, прибудешь в Чертог Моранов, обитель моих воинов. Там начнётся твоя служба.
Сказав это, превратилась богиня в снежный вихрь, налетела на него, и услышал он в вое ветра леденящий душу голос:
– И поспеши, если не хочешь умереть и вечно скитаться по земле горестным духом!
Помутился разум князя. И мертвецом он упал на заледенившие доски.
Когда он очнулся, то почуял Князь, что мрак он окутан будто саваном. Глаза его видели лишь тьму непроглядную. Тело ощущала лишь холод мертвящий. Но более всего страшила князя тишина глухая, ничем не нарушаемая. Хотел князь двинуться – да не смог. Будто тело его в кусок льда обратилось. Хотел крикнуть, да голос его не слушался. Хотел заплакать, да слез не было. И сердце его не билось в груди, как у мертвеца. Мертвеца живого, ни жизнью, ни смертью не принятого. Понял он, что там, где радовалась и веселилась душа его, ледяная пустота воцарилась. Умерли в нём любострастие и сластолюбие, ненасытная жажда утех и власти. Остался лишь холод и тьма с редкими проблесками безнадёжной тоски и холодной, как осеннее солнце, столь же слабой, надежды.
Облачился князь в грубые одежды поверх которых надел свою старую кольчугу. Взял он меч свой и покинул заледеневший терем.
Вывел он из стойла любимого чёрного коня. Поначалу испугался его конь, захрипел, но, затем, узнал, позволил оседлать себя и сесть верхом.
Пришпорил князь коня, да и помчался в стылые сумерки поздней осени.
Потерял он свою душу и имя своё.
И умер он для мира Яви.
Ворон часто приходил в склеп Морановой Твердыни. Свою бывшую тюрьму и свою колыбель. Туда, где в муках и боли погибло его прежнее Я, отравленное прегрешениями и преступлениями, и где родилось его новое, теперешнее. Где родился он, Ворон, открыв глаза, встретившись с безразличной, холодной мглой, где больше не было ни боли, ни страданий, ни ярости, ни ненависти, ни угрызений совести. Было спокойное, холодное, синее пламя, отдающее убаюкивающим холодом зимы, вложенное ему в грудь ладонями его новой госпожи и Владычицы. Мораны, Младой и Старой.