Удар был сокрушительный. Боясь, как бы не заплакать при них, я забилась в укрытие между сараем, забором и кустом желтой акации. Слез не было, но в горле торчал ком размером с хороший булыжник. Существование утратило смысл. Стало так плохо, что я вместо того, чтобы растравлять свое горе, с болезненным любопытством промеряя его глубину, испугалась и стала искать утешения:
– Жила же я раньше без лошади. Значит, проживу.
Раз десять повторив про себя эту сентенцию, исполненную тухлого благоразумия, я почувствовала, что лекарство омерзительно, но помогает.
Зато теперь лошадиная лихорадка овладела Верой. Она только коней и рисовала, только о них и говорила, а малышовая книжка, на одной из страниц которой изображалась деревянная лошадка-качалка, так всегда и лежала открытая на этой картинке.
Показывая ее отцу, Вера спрашивала самым умильным голоском:
– Папа, ты мне купишь такую лошадь?
Мне в подобном случае он сообщил бы, что денег не печатает. Я уже лет с трех приучилась не давать ему поводов для этого столь же справедливого, сколь неприятного заявления. Но Вера была любимицей, и он снисходительно посмеивался:
– Куплю.
Не исключено, что и купил бы. Но сестренка переборщила. Она слишком часто об этом спрашивала. Отец догадался, как сильно ей хочется иметь лошадь. А бурных желаний он в нас не поощрял. Так же, как и горячих привязанностей. За этим крылась своего рода воспитательная идея, а еще глубже, за идеей, – ревность: своих близких он был способен ревновать не только к людям, но и к животным, и даже к предметам неодушевленным. Мы должны были принадлежать ему всем существом, всеми помыслами. Оттого он, сам охотно читавший, невзлюбил мои книги – они доставляли мне слишком много радости, независимой от него. А разговоры о том, что я порчу глаза, что сперва надо подмести, помыть посуду, попасти коз и тому подобное, – все это были скорее предлоги…
Видя, что дело застопорилось, малышка стала нервничать:
– Ты скоро купишь мне лошадь? Точно такую, как на картинке? Серую, да?
– Да.
– А… голубую лошадь ты тоже купишь?
– Куплю.
– А зеленую? И оранжевую? И синюю?
Он кивал и усмехался, не отрываясь от газеты "Правда". На Веру было жалко смотреть. Ее личико избалованного эльфа напрягалось, глаза влажнели, но губы не переставали улыбаться. Она и радовалась этим посулам, и чувствовала что-то неладное. "И до нее добрался", – про себя отметила я. Без злорадства. Так думают о законе природы, едином и неизбежном для всех.