Последующее наше передвижение по нелегальному рынку не вызывало
у меня никаких эмоций. Все его прелести будто бы ускользали от
моего внимания. Было лишь потребление — то, чем нас загнали в наши
клетки в цивилизованном обществе, заставляя поклоняться новым Богам
нового мира — супер- и гипермаркетам. Ведь именно они в двадцать
первом веке стали решать кто выше, а кто в самом низу. В чьей
корзине окажутся товары из элитных отделов с космическими ценниками
— тот на Олимпе. Тот, чей удел вечный экономкласс — о того не
стыдно вытирать ноги, по определению. Всех научили поклоняться
богатству и стремиться к нему, выбиваясь из последних сил. Не к
достатку, а именно к роскоши. Не к необходимому, а чрезмерному.
Чувство меры и сдержанности встало один ряд с несостоятельностью и
неспособностью желать лучшего. И дело тут не во вкусе. Дело вообще
не в нас... Мы только инструмент. Просто домашний скот, который
по-прежнему думает, что это не так...
Выйдя из дома, в котором располагается оплот торговли,
находящийся за гранью законов нового мира, я не захотел сразу ехать
в город. Нежилая окраина хоть и вызывает отвращение у тех, кто
привык городскому к гулу и суете — мне она нравится. Здесь,
кажется, сам воздух наполнен чем-то небывалым. Тем, что отделяет
нашу жизнь друг от друга. Жизнь тех, кто зовётся гражданами, платит
налоги, гробит свою жизнь на то, чтобы продержаться за свою
кормушку как можно дольше, дабы потом пойти и забрать из
бронированных, но таких завлекательных прилавков, отведённое ему по
закону третьесортное съедобное дерьмо и тех, кто считается угрозой
нашего общества, стоящего на грани полного развала. Тех, кто
никогда не сможет вернуться в города, разве что, отплатив за своё
вероломство исправительными работами, с которых, конечно же, не
вернётся уже никогда.
И вот мы, двое тридцатилетних мужчин, муниципальных служащих,
шеф и я — подчинённый, в глубоких сумерках сидим на старой лавочке
с облезшей краской и пытаемся пить из горла ещё не уничтоженную
мною до конца бутылку водки, некогда купленную здесь же, в доме за
нашей спиной. В руках буханка свежеиспечённого хлеба, перед которой
на обратном пути всё же не смогли устоять ни я ни Сергей. Она ещё
тёплая и такая мягкая. Мы отхлёбываем из горлышка и немытыми
пальцами щипаем хлебный мякиш, отправляя его в рот, вслед за
водкой. Наверное, так же, на этой самой лавочке сидели местные
мужики, лет, эдак, пятьдесят назад. Точно так же пили, точно так же
молчали, каждый о своём.