Через сутки на немыслимой жаре, с нехорошей ноющей раной на
ноге, я просто валялась где-то посреди горячих валунов. От жажды
нестерпимо болела голова, дышать было невозможно, а плакать не было
сил.
И тут откуда-то сверху, с камней, спрыгнул он. Очень высокий и
тощий молодой мужчина, с острым худым лицом и непослушной копной
выгоревших добела кудрей-спиралек. Он был одет в полевую форму
спасателя, на его спине висел огромный и, видимо, очень тяжёлый
рюкзак.
Я, дурочка такая, наверное, напугала его до смерти. На радостях
вцепилась в него мёртвой хваткой, как боевой бульдог, он едва меня
оторвал от себя. Когда он выяснил, что я с изнанки и из России, то
обрадовался, перешёл с гатрийского на русский и с того момента
болтал без умолку. То ли и вправду такой говорун, то ли просто
знал, что девчонке в таком состоянии нельзя оставлять ни минуты для
ненужных мыслей и страхов. Первым делом напоил, чем вернул мне
способность соображать и хоть какую-то волю к жизни. Потом занялся
моей ногой, промыл, посыпал лекарством, заклеил. Потом дал
шоколадку, вытер мне сопли и заверил, что всё будет хорошо. И снова
поил водой из пластиковой бутылки, которых у него в рюкзаке
оказалось довольно много. У него вообще с собой были только
аптечка, шоколадки и вода.
После оказания первой помощи, парень объяснил, что канал, в
который можно попытаться проникнуть, довольно далеко, он сам шёл
почти сутки, не останавливаясь, а теперь нам с ним вместе надо
будет преодолеть весь обратный путь.
Дав мне немного прийти в себя, парень скомандовал двигаться в
путь. И мы пошли. Сначала просто рядом. Он внимательно следил за
мной, подбадривал, рассказывал о каких-то пустяках. С его губ не
сходила широкая озорная улыбка. Он радовался любым осмысленным
словам, которые слышал от меня, вспоминал что-то своё в ответ, всё
время что-то говорил. Я же от него просто глаз не отрывала.
Я уставала очень быстро. Мы часто останавливались отдохнуть и
снова двигались вперёд. Потом ему пришлось взять меня за руку,
потом под руку, потом обнять и тащить за собой. Я еле двигалась,
приволакивая раненую ногу, но он ни разу на меня не рассердился, не
дёрнул, не отругал. Когда уже увидел, что дело совсем плохо,
скомандовал укладываться на ночлег. Мы остановились в каких-то
камнях, впрочем, кроме камней там и не было ничего. Накормив меня
шоколадом и напоив, парень улёгся и уложил меня рядом, прижимая к
себе так бережно, что я сразу же крепко уснула, впервые за двое
суток. А проснулась в горячке. Рану на ноге дёргало и жгло, у меня
кружилась голова, и я плохо соображала, что происходит. Парень чуть
ли не силой затолкал в меня несколько таблеток, дождался, пока они
начнут действовать, и снова поволок меня в путь. Мне было так
обидно, что у меня не получается быть такой ловкой и отважной, как
нужно, нога дико болела, слёзы лились ручьём, и тогда парень стал
тихонько петь. «Куда идём мы с Пятачком?..» Я не знаю, каким чудом
мне удалось тогда держаться на ногах. «… Большой-большой секрет…»
Он практически тащил меня вперёд. «… и не расскажем мы о нём…» А
потом я всё-таки потеряла сознание. Очнулась от жгучей боли:
спасатель по живому вскрывал мне нарыв на ноге. Я орала дурным
голосом, а он улыбался и уверял, что всё скоро будет просто
замечательно. Стал рассказывать анекдоты один за другим. Я смеялась
сквозь слёзы. Он кормил меня таблетками, вливал в меня воду, а
потом снова травил анекдоты. Обычные у него к вечеру закончились,
остались восемнадцать-плюс. Он помялся немного, но ради святого
дела пустил в ход и их. Я ржала, как сумасшедшая. Плакала и
хохотала, пока не уснула снова, обхватив его покрепче, чтобы никуда
не делся. Наутро мне стало полегче. И снова вперёд, через жару, пар
и внезапные выбросы огня и раскалённого щебня. Моему спасителю
угодил в лоб острый раскалённый камешек, и уже я сама заклеивала
ему рану пластырем, а он морщился и смеялся, и говорил, как же ему
повезло, что есть кому о нём позаботиться. И потом опять в путь.
«Куда идём мы с Пятачком?..» В этот день у нас кончилась вода. А
вслед за ней и мои силы. Я была в забытьи, и до сих пор не
представляю, как он меня тащил. Видимо, на себе, как мешок
картошки. А потом он влил в меня глоток воды из последней, самой
неприкосновенной бутылочки и растормошил. «Мы у канала. Я всё
сделаю сам, только держись за меня хорошенько!» Я обняла его за
шею, он подхватил меня на руки и прыгнул в пропасть.