Подрёмывая в раздумье, Субботин внезапно ощутил толчок, а затем и укол в предплечье, прикрытое серым китайским «дутиком». Так-с… что за комар ужалил, не ведая, что пока ещё не сезон? Риэлтор обернулся: оборванный, серый от грязи бомж, извиняясь, развёл руками, ткнул почему-то пальцем в свою бесформенную котомку и виновато, пугливо заулыбался.
От вида бомжа и неумелой его актёрской игры Вильку передёрнуло, голова от запахов закружилась. Бомжей риэлтор на дух не выносил, и было за что. Слегка покачиваясь, он оплатил покупку, вышел на воздух и огляделся. Город завис в уходящих сумерках, словно деревенский парубок в загсе, он желтел фонарями, тревожа вставших, но ещё не проснувшихся. Город жаждал динамики: ему казалось, что, объятый покоем, он двигался к смерти, и это его пугало. Цветная полоса холодной сварки накрыла линию горизонта, изломанную спутниковыми антеннами, чередой мансард, каминных труб и чердачных окон. Глаз резало мелькание неоновых вывесок.
До дома на улице Шамшева, в самом сердце Петроградки – остановка троллейбуса или двадцать минут ходьбы. Но боги транспорта спят, уткнувшись в ложбинки кресел: водители и диспетчеры, менты и карманники, охранники и таксисты. Элита социального дна, чтоб её. Вот и подъезд. Как ни страдал Субботин от плоскостопия, ноги всё-таки донесли. Домофон в подъезде по-прежнему сломан. На то есть ключ от квартиры, где соседи храпят. Вернулся охотник с холмов… на палубу вышел, а палубы нет. Поднявшись по дореформенной лестнице на третий этаж – как высоко, сатрапы! – он начисто обессилел.
Похоже, кто-то крался за ним по лестнице, повторяя звук шагов. Но болт на всё был забит, и скорый ночлег маячил, как заветная гавань. Покопавшись в карманах, Субботин ощутил, что время снова застыло. Кучерявый, коренастый… похоже, что русский (но это не точно) менеджер по недвижимости, отметивший полувековую дату литром текилы; идущий по жизни, как по лезвию бритвы, с лицом-противоречием: перебитый утиный нос, мягкая и чёткая линия рта, тяжёлый, чуть скошенный подбородок (не сам, поди-ка, скривился!), покатый лоб с глубокими, слегка запавшими глазками – безнадёжно порылся в набрюшной сумке.
Деньги на месте, а где ключи? «Вашу мать, – бормотал Субботин, – не взламывать же замок!». Соседей будить не стоило, пару дней покоя не будет. Махнув рукой, Вильям Аркадьевич – в общении Вилька, а то и Барон-Суббота – не спеша опустился в угол полутёмной лестничной клетки (слава богу, подъезд пока убирают) и прикорнул в надежде, что кто-то из соседей с утра покинет родную хату. «Куда я, трам-тарарам, ключи-то пристроил, – размышлял он дремотно, – выпасть ведь не могли… не иначе, бомжара слямзил… ох, долог он, год окаянной Крысы!».