Ух, крутота.
Позвонила сестра, я пообещал, что оцифрую и пришлю ей мамину запись.
Нас двое: я и сестра. Я ей рассказал, что утром слышал, как мама меня будит, и сестра сказала: «У тебя, наверное, тиннитус, шум в ушах, потому что у меня так же».
«А это связано с запахами?», – спросил я. «Это связано с ушами», – ответила она, потому что не знала наверняка.
В метро засмотрелся на седого человека, который через лупу читал газету.
В один момент в вагоне свет погас и тут же включился, и я увидел, как человек с газетой закрыл глаза, но не изменил позу.
Опять ночь.
И вот я лежу. Ещё чуть-чуть практики, и связь наладится. Вся платформа моя поедет, будет коннэкт.
После дождя, как всегда, с улицы тянет жасмином. Я потому и открыл окно.
Смотрю в потолок, и то ли тени кустов шевелятся, то ли на потолке есть таблица эксель.
В каждой клеточке по две буквы: ди-ма-ут-ро.
Ди-ма-ут-ро. И так по всей таблице.
Клетки сгладили свои углы. И я принял это за улыбку. Но внутри захотел, чтобы мне вернули нормальное зрение. И вот я уже смирился, как вдруг таблица схлопнулась.
На улице кто-то разговаривал, и особенно точно залетела фраза: «Мечта сбылась!».
Повернул голову и увидел, как раскачиваются занавески, и я принял это за одобрение.
Ну-ка, подумай о подошвах. Ещё чуть-чуть практики.
Когда вспоминаем с сестрой маму, удаётся увидеть её по-новому и по-новому осмыслить. Основное – это отсутствие защиты. Помню, мама лежит в гробу, а сестра сидит рядом, глаза уже сухие, и говорит: «Мама как будто спит». И мне тоже так кажется.
Потом она гладит мамины ноги.
Лицо её вроде спокойно. Кажется, сейчас она может пожелать маме спокойной ночи, но мысль отскакивает. За неактуальностью.
Я проснулся от того, что вник в слова, которые прокричали в окно. Побродил по канавкам гласных, «сбыл-а-сь мечт-а», и почему-то закашлялся.
Но потолок снова становится таблицей. Если это такое вступление, ну ладно, дождусь. Я же на слово поверил.
– А знаешь что, мама, – говорю я в темноту. – У меня тиннитус, и очень хочется кушать.
А потом я всё-таки уснул.