Поддаваясь на уговоры лавочников, она покупала сладости, но они не поднимали ей настроения и не отпугивали тошноту, а потому, едва тронутые, тут же оказывались в руках Сяо Сяо.
– В чем радость потеть и махать веслами по такой жаре? – спросила Сяо Сяо. – Какие странные! Человек утопился, а они на лодках от счастья гоняются. Хорошо еще, что не бросают в воду еду и не льют вино – только речных тварей бы приманили!33
Умэй посмотрела на напряженные, раскрасневшиеся лица гребцов и подумала, что предпочла бы сидеть там.
На центральной улице, там, где река расширялась и достигала почти сотню чжан, были возведены подмостки под навесом из нежно-персикового шелка с узором из цветов. На низких столиках слуги разложили фрукты и кувшины с вином. И треклятые цзунцзы.
В самом центре расположились главы Шань и Ли, рядом – их жены. Следующие места отводились сыновьям, по краям полукруга сидели дочери. Си-эр и Янь-эр обрядились в свои самые вычурные и броские наряды (Умэй через тонкие стены прекрасно слышала, как они едва не подрались за них). Ли Хуахуа и Ли Сяосин выглядели скромнее и вели себя тише. В их поведении ощущалась степенная и благородная манера, которую так старалась привить – безрезультатно – своим дочерям Шань Бучжэнь. Братья Умэй, Шань Чангэн и Шань Цисюань, делали вид, что поглощены подготовкой к самому зрелищному заплыву этого дня, изредка перебрасываясь скупыми фразами. Кайсинь что-то увлеченно рассказывал Сидао, и занесенная рука с чаркой застыла на полпути. Сидао слушал молча, иногда кивая, и неторопливо подцеплял палочками рис.
Кайсинь наконец замолчал, осушил чарку и поднял глаза. Увидев Умэй, он вдруг закашлялся. Сидао похлопал его по спине.
Отношения братьев простыми было не назвать. Разные, как курица и утка, они совсем не понимали друг друга. Но любили.
На днях Умэй стала свидетельницей ссоры между ними.
Она прогуливалась по Дворцу Мэйхуа, когда услышала отчаянное:
– Не хочу!
Узнав голос, Умэй поспешила узнать, что происходит. Сяо Сяо спешно семенила следом, как привязанная.
На площадке напротив друг друга стояли Сидао и Кайсинь. Первый дымился от ярости, у второго же вид был крайне решительный. Между ними лежал предмет раздора – меч Кайсиня.
– Я ненавижу это! Не заставляй меня! – почти кричал Кайсинь. – Не думай, что, раз родился на шесть лет раньше, можешь командовать!