– Ладно, Егорыч, поехали!
– К богу в рай! – проворчал водитель и пошел заводить.
– Где Вова-то? – крикнул Прокушев.
– Бегу, бегу! – сказал Круминьш, медленно вышагивая к машине.
* * *
Шоферу Николаю Егоровичу Крутикову недавно исполнилось сорок восемь лет. Это был невысокий, худой и довольно ворчливый человек. Ворчал он постоянно: и дома, и на работе, и даже когда ходил в гости. Людей, не знающих Крутикова, поначалу это ворчание смущало, но кто знал шофера хорошо, воспринимал его воркотню как чиханье или кашель.
Свою пожилую машину шофер любил. Она для Крутикова была предметом одушевленным. Он и относился к ней, как к самому близкому человеку, с которым прожиты вместе долгие годы. Шофер мог беседовать со своей старушкой, гладить, чувствуя ответную теплоту металла, а во время заливки бензина ему слышалось, будто машина урчит и чавкает.
Автозаправочные он называл питательными пунктами, а столовые, наоборот, заправками. Крутиков любил переносить на людей технические термины. Если у человека был большой живот, шофер говорил: «Отрастил бензобак», если у кого-то был насморк, значит, «насос забило», а в случае переломов – «баллон полетел».
Вообще от Крутикова можно было услышать о машинах гораздо больше хорошего, чем о людях. Он так и говорил:
– От машины ничего плохого ждать не приходится. Если она тебя подвела – сам виноват. Значит, где-то ты ее подвел. А человек – это сложный механизм. От него любой выхлоп ожидать можно.
Даже сны Крутикову снились автомобильные. То машины перед ним вальс танцевали, то несли его в облаках, а один раз приснилось, будто он женится на своем автофургоне.
В зале регистрации красивая женщина с глазами, как зажженные противотуманные фары, спрашивала:
«Согласны ли вы, Николай Егорович Крутиков, взять в жены машину-автофургон за номером…»
Крутиков хотел было ответить «да», но вдруг вспомнил, что уже женат. Женщина с фарами вместо глаз задумалась, машина загудела, и сон кончился.
И все же работать с Крутиковым было удобно, и бригадир ценил это.
* * *
Прокушеву полагалось место в кабине. Бригада же полезла в кузов. Сорокин и Круминьш забрались легко, Павлов – с трудом.
– Брюки узки, – оправдывался он.
– Это ничего, – сказал Сорокин. – Бывает, что живот большой. Вот это хуже.
В фургон заглянул Прокушев.
– Ну, сели? – спросил он.