– Да насладится! Да возрадуется!
Когда крики смолкли, все на миг притихли, не зная, что делать
дальше. Джилинер победно вклинился в эту паузу:
– Хмурый, избери меня! Я самый сильный маг в этом мире, а
главное – скоро в моих руках будет тайна Души Пламени!
Это окончательно потрясло и добило Избранных. Не было в
Наррабане слов страшнее, чем «Душа Пламени», – со времен
короля Джайката, чьи войска пожаром прошлись по городам, горам и
пустыне.
А Джилинер, смиривший врагов и завладевший их тревожным
вниманием, спустился с жертвенника и скромно встал рядом с пиратом
и Иххо.
Старый нищий, все это время что-то хитро соображавший про себя,
заговорил громко:
– Я не отказываюсь от своего решения и по-прежнему хочу
стать Великим Одержимым. Но этот чужак произнес слова, которые не
должны дымом разлететься по воздуху. Если он говорит правду – он
великий человек. Если лжет – достоин любой казни. Но кто лучше
отделит правду от лжи, чем тень Хмурого? Кто придумает для лжеца
самую страшную кару, как не она? Я считаю, что этому человеку надо
без жребия уступить право первым провести ночь в пещере... – Иххо
вопросительно взглянул на второго претендента.
– Уступаю! – угрюмо кивнул пират. Впервые ему отказало
хваленое грайанское красноречие.
* * *
Солнце, залившее восточный склон безымянной горы, ворвалось в
нижнюю пещеру, но сумело взобраться лишь на первые ступени
лестницы. Выше все продолжало тонуть во мраке.
Шайса сидел на крутой ступеньке, небрежно вертя в пальцах нож.
Он знал, что никто не осмелится потревожить его хозяина там, в
освещенной факелами верхней пещере. Но все же верный слуга не терял
бдительности...
Зашелестели шаги у входа. Один за другим к пещере стекались
Избранные. Ночь они провели в своих шатрах в оазисе, подковой
охватывавшем восточный склон горы. Теперь они спешили узнать, как
решила тень бога судьбу грайанца.
Шайса молча поднялся, пропуская вереницу Избранных мимо себя по
узкой лестнице.
Ступеньки кончились, проход расширился, и кхархи-гарр уже не
гуськом, а толпой вступили в пещеру, где царила черная статуя.
Догорающие факелы бросали отсветы на жертвенник. На этом мрачном
возвышении удобно уселся Джилинер, постелив на гранит сложенный
плащ и прислонившись головой к вытянутой руке Хмурого Бога.
Пристроив на согнутом колене навощенную дощечку, он сосредоточенно
что-то писал.