– Уходят! – облегченно заметил
шофер.
– Аха! – ответил непроизвольно
Берестов, сопровождая взглядом удаляющиеся силуэты. От сердца
отлегло.
А потом сердце замерло. Дух
перехватило от странного чувства падающего неотвратимо несчастья,
когда глаза видят, а мозг напрочь категорически всеми силами
отказывается глазам верить. Вот как единственно ценная в обстановке
комнаты ваза падала – глаза видели, а сам хозяин даже не дернулся,
словно не веря, что сейчас это творение искусства за 20 рублей
вдребезги разлетится при ударе об пол.
Немецкие аэропланы отошли прочь так,
что стали просто черными черточками в голубом безоблачном небе,
потом что-то сделали неуловимое, но моментальное и четкое,
превратившись в изломанную, практически без разрывов, линию и
стремительно стали становиться крупнее и крупнее, потому как
приближались. Идя сплошным фронтом, почти крыло к крылу на самой
малой высоте, – по деревьям судя и 30 метров нету, – стали
осыпаться какими-то мелкими детальками, одинаковыми, весело
поблескивавшими на солнце.
И прямо на медсанбат!
Это никак не могло быть бомбежкой!
Берестов не раз видел в кино, как бомбят, пару раз и вживую видел,
– но тут-то все было не так! Это не бомбы, не могут кидать бомбы с
такой высоты! Листовки наверное!
«Точно – листовки!» – старательно
подсунул услужливый мозг утешительную мысль в тот момент, когда
глаза старлея точно доложили о том, что видят совершенно иное: на
зеленые палатки с хорошо заметными полотнищами – красные кресты на
белом фоне – стремительно накатывалась волна серо-желтого, пухлого
дыма, которая не была единой, а ее составляли сотни моментально
вздувавшихся дымных шаров, слышался словно треск разрываемого
брезента, огромного и грубого, а потом палатки исчезли и вместо них
совсем близко уже весело и бодро полыхнули десятки маленьких
вспышек, давших те же самые клубы дыма. Не стало медсанбата, только
облако серого и бурого дыма в прогале дороги, а поляну и не видно
вовсе!
Ревя моторами, бомбардировщики с
крестами на крыльях грозно и мощно проскочили прямо над головами, а
Берестов уже несся галопом туда, где еще минуту назад бодро стояли
палатки его медсанбата.
Начальник штаба услышал лопатками
нагоняющий рев и барабанную дробь пулеметов, метнулся в сторону и
кубарем свалился в кювет, гром проскочил над головой, и старлей
упорно и тупо рванулся туда, где оставалась жена. Жена и ребенок,
которого он уже привык считать сыном. Туда, где вставшие в
карусельный круг бомбардировщики сыпали вниз пулеметные очереди,
скатываясь словно с горки и, отстрелявшись, уходили вверх, занимая
свое место в этом лютом аттракционе.