Навстречу бежали орущие,
окровавленные люди. Краем сознания Берестов отметил, что некоторые,
– те, кто сообразил, – бежали в лес, и там мелькали белые халаты.
Несколько перепуганных до смерти, потерявших голову, наоборот –
мчались в чистое поле.
Дым, затянувший туманом всю большую
поляну, нестерпимо вонял горелой взрывчаткой, сразу резануло глотку
и тут же начался душный кашель. Мимо, в дымном полумраке, прошитом
острыми солнечными лучиками, протопотала великоватыми сапогами
медсестричка из новеньких. Бежала слепо, неуклюже, зажав
окровавленными ладонями лицо, между пальцами неудержимо лило
кровищей и странно смотрелся белый халат, густо заляпанный алым, –
какой-то непривычно веселый, почему-то напомнивший первомайскую
демонстрацию, белые женские платья с кумачом плакатов. Берестов не
успел ее ни окликнуть, ни схватить за рукав, девчонка со всего
разбега врезалась в обломанную березу, с хряском ударившись головой
о ствол, и повалилась как тряпичная кукла.
Совсем рядом фонтанами взлетела
земля, комочки хлестнули по лицу. Старлей отмахнулся нелепо рукой,
не понимая – куда бежать? Все вокруг страшно и совершенно
изменилось, не было ни одного ориентира, к которому можно было
прицепиться. Засыпанная каким-то мусором, раскуроченная земля, на
которой и травы-то толком не осталось, исчезнувшая опушка леса –
только торчали обрубленные шпыньки, раньше бывшие кустами и
деревцами, обломанные деревья и какой-то мусор. И не видно ничего в
этом проклятущем дыму, в котором какие-то горящие листочки бумаги
порхают.
Крики, вой, стон, матерщина,
мечущиеся словно курицы с отрубленной головой, расхристанные
обезумевшие люди.
Впереди и слева что-то разгоралось
видным даже сквозь вонючий дым рыжим злым пламенем. Особо в
медсанбате так гореть было нечему, кроме как грузовикам.
Значит оттуда и плясать. Перхая и кашляя, Берестов ломанулся туда,
чуть не угодил под танк, выпрыгнувший из полумрака и тут же
умчавшийся. Танк был наш, облеплен людьми, на броне сидело и
цеплялось за поручни несколько забинтованных бойцов. Один из них
что-то крикнул, широко разинув рот, отскочившему старлею, но тот ни
черта не понял.
Кинулся дальше. Перепрыгнул через
чье-то раздавленное гусеницами тело, упрямо пробиваясь к огню.
Еще комья мяса, грязного, в листьях.
Огонь. Точно – грузовики горят. Раскуроченные, непохожие на себя,
но колесо горящее помогло и вонь жженой резины. Значит тут где-то
приемно-сортировочное, хирургия – за ним.