Мой отец был первым и одним из немногих, кто был на моей стороне. Мы всегда были с ним заодно и словно против всех. Особенно против мамы! Она нас двоих откровенно не одобряла: мы вечно «не тем заняты», «не о том думаем», даже «не то едим»! Мы почему-то не можем жить «по-путнему» – как все!
Родители никогда не ругались, но отцу частенько доставалось от авторитарной матери, которая считала, что лучше всех знает, как надо жить. Впрочем, кроткий и добродушный, он находил, как «проучить» ее за постоянные нравоучения. Отец «специально любил» эксцентричную рыжеволосую певицу, которую мать терпеть не могла. Я помню, как он сломя голову бежал к телевизору, чуть только раздавался это громкий сильный голос, и мать не успевала переключить на другую программу, пока он не услышал.
По моде того времени, у отца были довольно длинные волосы – ниже мочек ушей. И вечерами, когда мы сидели перед телевизором, я заплетала ему много-много мелких косичек. Он не все из них находил и расплетал – так и уходил утром на работу!
Отец для меня – это все радостные и светлые дни моего короткого детства. Куча умных интересных книг на его столе, книг обо всем на свете: начиная с карты звездного неба и заканчивая жизнью огромных кашалотов в Тихом океане. Отец, как и я, был невероятно жаден до знаний и его, казалось, интересовало все вокруг. Он был человеком поистине энциклопедических познаний, слишком способный и образованный для нашего городка. Я всегда знала, я чувствовала, что мой отец самый умный и самый лучший. Я жутко гордилась им. Я никого не любила сильнее.
Именно отцу я обязана редким цветом своих волос – светло-русых, с золотым отливом. А еще, очевидно, набором редких генов, который и сделал меня непохожей ни на кого на свете.
***
У моего отца случился сердечный приступ, когда ему было всего сорок два. В том же возрасте много лет назад ушел его любимый певец: гений-бунтарь, которым отец всю жизнь восхищался. Его надрывные песни под гитару постоянно звучали в нашем доме, с больших черных грампластинок с розовым бумажным кружочком посередине.
За полгода до его внезапной смерти стало происходить странное. Всегда веселый и открытый, отец стал молчаливым и встревоженным. Между бровей у него залегла глубокая складка. А в его глазах, всегда смеющихся и беззаботных, появился страх. Мать тоже ходила сама не своя, даже перестала меня ругать, а только молча смотрела на мои шалости испуганными затравленными глазами. Мы жили в предгрозовой атмосфере, но никто никому ничего не объяснял, никто ничего не спрашивал.