«Десять признаков старости», – красиво вывел он на чистом листе и задумался.
– Десять, – прошептал он. – Не много ли? В самый раз, – отвечает он сам себе и аккуратно записывает: «Прошлое нравится больше, чем настоящее», несколько раз подчёркивает написанное и записывает следующую фразу: «Появляется зависть к молодым», задумывается и зачёркивает написанное.
– Нет никакой зависти, – тихо ворчит он и медленно выводит следующий текст: «Вместо зависти к молодым появляется снисходительность». – Да, снисходительность, – тихо повторяет он. – А как же? Она и есть, только плохо скрываемая.
Он несколько раз прочитывает написанный текст и добавляет новую строчку: «Чрезмерная самоуверенность».
Старик закрывает тетрадь и размышляет: «Ну вот, уже три признака есть – осталось ещё семь нарисовать».
– Ты опять заперся, – слышит он знакомый голос и громко отвечает:
– Я работаю.
– Только из гостей и уже – «работаю»? – спрашивают его из-за двери. – А мальчика ты когда устроишь?
– Завтра, – отвечает он и записывает в тетрадь: «Проявляется нетерпение к недостаткам, даже к мелким».
Он слышит её удаляющиеся шаги и вспоминает, какие вкусные беляши готовила им бабка.
«Такие сейчас не делают, – размышляет он и констатирует, что в гостях салаты ему не понравились. – Пресные они какие-то, да и всё остальное не то, что бабка готовила».
Бабка всё готовила, как сейчас говорят, на живом огне, на дровяной плите, когда повсюду пользовались керосинками и керогазами, а у некоторых ещё и примусы бытовали. А беляши у неё получались сочные, хорошо прожаренные и горяченькими были такие вкусные, что он сразу съедал их несколько штук.
А Кривляка беляши не одобряла – ей они казались слишком жирными, и готовить она не любила, чего-нибудь слегка наваляет на тарелку, всякую гастрономию, и радуется. Пожуёт слегка и говорит, что сыта. По поглощению съестного только он бабку радовал, а Кривляка её печалила своим слабым аппетитом. Бабка, бывало, довольно дружелюбно ворчала, что, мол, вот наготовила, а едоки-то чего-то жеманничают. Потом бабка всё-таки приобрела керосинку. Приобрела, потому что тяжело стало ей готовить на дровах. Случилось это уж когда и деда, и прадеда не стало. Дед к лету совсем плохой стал – совсем ослеп, и слабина его одолела. Частенько просто лежал и смотрел в потолок. А за ним и прадед месяца через два покинул этот мир, и остались Толстый с бабкой в доме одни. Бабка категорически не хотела перебираться вниз, на первый этаж, и пришлось Толстому с Кривлякой жить некоторое время внизу без опеки бабки. Бабка совсем уединилась, и только когда Толстый иногда поднимался к ней наверх, подолгу с ним разговаривала, вспоминала прошлое, путалась в эпизодах, а он не поправлял её – щадил её старость.