А те, кто знал его по прошлым
грехам, или сгинули за эти годы, или наверняка все забыли.
Да, Фи права.
Ему снова придется спасать свою
семью. Решение, навязанное волей Фионы, наконец окрепло в душе, как
собственное.
Так будет правильно…
Грешник как раз проходил мимо общей
столовой, когда учуял запах разогретого на сковородке жира. Опять
кому-то не терпится продегустировать свежее мяско, доставленное
бродягами, вот и полуночничают вместо сна. По идее, следовало зайти
и разогнать всех по норам. Но мысленно он уже покинул убежище,
сложив с себя обязанности начальника охраны…
Далеко уйти не успел – услышал
приглушенный голос жены. Выругавшись, вернулся, зашел в хорошо
освещенную столовую. Не показалось – возле ряда из трех электроплит
и впрямь хлопотала Майя. В сторонке, за разделочным столом,
испещренном отметками тесака, сидел Витя-Боров – вполне
соответствующий своему прозвищу дородный пузан преклонных лет.
Поверх когда-то синего, а сейчас застиранного до серости халата –
грязный фартук, на голове сплюснутый в блин поварской колпак,
руки-окорока лениво перелистывают страницы из кипы древних газет,
глаза-щелочки подперты мясистыми щеками. Любимое занятие –
разгадывать выученные наизусть старые кроссворды. У всех в башке,
как говорится, свои тараканы.
Снова выругавшись про себя, Грешник
быстро осмотрел кухонное помещение, затем молча подошел и выключил
плиту. Повар, оторвавшись от газет, поднял на Полякова
недоумевающий взгляд.
– Не спится, Боров? – буркнул
Грешник. – А ты что здесь делаешь, Май?
Жена растерянно замерла. Время ее не
пощадило: худая неопрятная старуха с морщинистым лицом, поседевшая
раньше срока от пережитого за эти годы. Женщина, в которой лишь
памятью молодости Поляков угадывал прежнюю большеглазую стройную
красавицу. Вместо когда-то любимой до безумия подруги – лишь ее
блеклая тень. Ну, какая уж есть.
– Так… мое же дежурство на кухне, –
пролепетала Майя. – Витя приказал…
– Ты ведь плохо себя чувствуешь, – с
непроницаемым лицом подсказал Сергей отмазку. – Иди домой, тебе
отлежаться надо.
– Да как же отлеживаться, Сережа,
нам же в дорогу…
Поляков окаменел – и лицом, и телом.
Все-таки ляпнула. Иногда ему казалось, что она делает это
специально. Хотелось ударить жену по лицу, закрыть ей рот
пощечиной, но слово-то уже вырвалось. Застарелая ярость вспыхнула в
груди, сжигая и без того обугленную давними воспоминаниями душу.
Майя не всегда была такой дурой. И если бы он мог того подонка,
который с нею это сотворил, убивать снова и снова, каждый божий
день, он бы это делал, не задумываясь. Обстоятельно, неторопливо, с
чувством исполняемого долга, с огромным удовлетворением. Но подонок
давно мертв, а воскрешать людям не дано даже ради праведной
мести.