– Иди домой, – сквозь зубы процедил
Грешник. – Не спорь.
До Майи все-таки дошло. Ее и без
того пергаментное лицо побледнело, как снег наверху.
– Да, да, Сережа, я поняла, уже
бегу.
Она неуклюже выскочила из кухни,
хлопнув дверью.
– Не понял, – Боров удивленно
приподнял брови. – Вы это о чем тут говорите? Какая еще дорога?
Тебя Робинзон куда-то посылает, что ли?
Грешник и не надеялся, что обойдется
без вопросов. Стрелять нельзя, поэтому он отложил оружие на плиту.
Жаль, Боров – один из самых безобидных придурков в бункере. Его и
убивать-то не за что. И готовит хорошо. А сколько раз разговаривали
по душам в полуночные часы, когда больше никто не слышал – с
чистым, как слеза самогоном и нехитрой закуской…
– Ты что, Майю не знаешь? Вечно
какую-нибудь чушь брякнет.
Тяжелая сковородка взлетела с плиты,
разогретый жир выплеснулся и рассерженно зашипел на полу. Боров,
хотя и попытался отшатнуться от удара, не успел – подвела массивная
комплекция и малоподвижный образ жизни. Мерзко хрустнул череп,
глаза повара закатились, тело завалилось набок и грузно упало на
пол. Аккуратно поставив орудие убийства обратно на плиту, Грешник
быстро огляделся. Так, куда же этого хряка… в морозильник нельзя,
сейчас завхоз с помощниками притащат мясные туши, сразу
обнаружат…
Он подтянул Борова к стенке возле
плиты, приподнял и шаркнул раной на голове о грязный кафель,
размазывая кровь. В толстую лапу повара вложил ручку сковородки.
Ну, споткнулся человек, упал, расшиб голову. Бывает. Старость не
радость. Внимательно осмотрел пол возле стола, растер подошвой
ботинка капли крови, превратив их в грязные кляксы.
Через минуту он остановился возле
жилища шефа.
Вторгаться с огнестрельным оружием к
Храмовому было строжайше запрещено, возле входа даже специально
тумбочка стояла – Грешник положил на нее «Вепря», проверил, на
месте ли «Каратель». Ничего, если что, и ножик можно в дело
пустить. Когда-то здесь и охранники дежурили, сменяясь каждые
четыре часа, но Храмовой и это отменил, не доверял никому. Теперь о
посетителях заранее сообщали установленные в коридоре датчики
движения.
Чувствуя непривычное волнение,
Сергей глубоко вздохнул и, постучавшись, вошел.
В ноздри ударил ароматный запах
табачного дыма, дохнуло теплом хорошо прогретого воздуха.
Сразу за дверью располагался рабочий
кабинет Робинзона, где он принимал посетителей. Яркая люстра под
потолком освещала хорошо обустроенное помещение – начальство могло
себе позволить любую роскошь, а расход энергии Робинзон для себя не
ограничивал. На стенах, отделанных панелями песочного цвета, висели
картины художников прошлого, полки застекленного книжного шкафа у
правой стены пестрели корешками разнокалиберных бумажных томов. Пол
застилал ковролин – хоть и порядком полинявший, но все еще пестрый,
весь в рисунках давно исчезнувших цветов и зверей. На
многочисленных полочках между картин – разные декоративные
безделушки и горшки с геранью, фиалками и кактусами, а в большой
кадке в углу даже чахнул разлапистый фикус. Не кабинет, а прямо
оазис былой цивилизации. Боковая дверь справа вела в спальню, слева
к основному помещению примыкал шикарный бар, совмещенный с кухней.
В общей столовой Храмовой никогда не появлялся – да и зачем, если у
него здесь и так все устроено по высшему разряду?