– А куда?
– Говорю же: кое-куда. Чем ты слушаешь? Вечером вернусь.
Мацей посмотрел на стену детской, украшенную постерами голливудских фильмов. На одном из них взгляд остановился, и мужчине почудилось, будто ему за шиворот опрокинули мешок снега – нечто изображённое там повергло его в священный ужас. Не обращая внимания на громкие протесты детей, он, дрожащими от волнения руками снял плакат со стены, и, отвернув голову в сторону и зажмурив глаза, свернул в трубочку и быстрым движением сунул за пазуху.
– Что здесь происходит? – Гневно поинтересовалась примчавшаяся на ребячьи крики Люцина.
– Папа украл постер. – Хором пожаловались Ядвига и Бозидар.
– Как можно что-то украсть в собственном доме?! – Возмутился Мацей. – Да любой прокурор поднимет вас на смех!
– Верни! – Приказала супруга, считавшая, что в этих стенах именно она и прокурор, и судья, и адвокат и даже законодатель.
– Вечером! – Взвизгнул Пристор и, пригнувшись, проскочил в дверной проём, ловко обогнув Люцину.
На пороге дома он замешкался – выяснилось, что натянул несвежие носки, чего он никогда себе перед поездкой в город не позволял. Возвращаться за стиранными не хотелось – это гарантировало прослушивание новых упрёков, уколов и ненужных вопросов жены, а вслед за этим обострение конфликта. Ружьё хоть и было в руках у Мацея, но оно запросто могло перекочевать в руки Люцины, а той и стрелять особой необходимости не было – как показывала практика, прикладом она орудовала не хуже, чем ножом и вилкой.
– В город, стало быть, едешь?
Пристор вздрогнул. Супруга стояла в двух шагах от него, скрестив руки на увесистой груди. Мацей на всякий случай решил промолчать. Пока Люцина сверлила его взглядом, он напяливал купленные прошлым летом на распродаже сапоги. Обувь была красивой, изящной, с одним лишь недостатком – на размер меньше, чем того требовали ноги.
– Зато сэкономил. – Думал Пристор, по лицу которого можно было решить, что его сажают на кол.
– Бросаешь, стало быть, нас? И ружьё с собой берёшь? А вдруг чудовище?
– Да ты же ещё минуту назад в него не верила и обзывалась алкоголиком! – Тут уж Мацей не мог промолчать.
– А вдруг это будет не то, которое ты видел, а какое-нибудь другое? Может же такое быть?
Пристора в который раз за утро затрясло. Хотелось застрелиться и чудовищно жавшие сапоги усиливали это желание.