– Всё. Пошли водку пить.
Стол был уже накрыт. Посередине возвышались две запотевшие бутылки водки. Ира вскочила, увидев нас, потом снова опустилась на стул. Она уже немного оправилась после пережитого, но лицо ее еще было бледным.
– Это была гадюка, – сказал я. – Но ее больше нет.
Мы расселись за столом и выпили по две рюмки подряд. Потом закусили и выпили еще.
Кузьмич разомлел, раскраснелся и стал говорить:
– Непонятная история. Змей ведь у нас отродясь не водилось. А чтобы пробки в бане вывернуть, да уголок под дверь подложить, так у нас здесь этого никто не сделает. А посторонних не было, это я точно знаю.
Ира тоже выпила водки и разрумянилась. Я видел, что она оживает.
– А ты мне скажи, Кузьмич, – спросил я. – Ты-то как в бане оказался?
Сосед немного смутился.
– Так я смотрю: баню затопили. А после бани, известное дело, надо водочки попить. Думаю, может, и меня, старика, пригласят. Вот я и смотрю, и вижу: свет в бане погас. Что же они, думаю, в потемках что ли мыться будут? Подождал-подождал, а потом думаю: вдруг что случилось? Ну и пошел поглядеть.
Я слушал и усмехался про себя: «Понятно. Дворы наши рядом. Всё хорошо видно. Вот и захотелось старику подглядеть в окошко, как молодая женщина раздеваться будет. Это-то стариковское любопытство нас и спасло».
– Кузьмич, а никто после нас в баню не заходил?
– Так я и говорю: никого не было. Это-то и странно.
Так мы сидели на веранде допоздна, пили водку и разговаривали о другом: о соседях и дачных новостях. Язык у Кузьмича начинал заплетаться. А меня хмель не брал, хоть выпито было много. Да и Ира сидела прямо и трезво, хоть и улыбалась, и пила с нами наравне.
Потом Кузьмич долго прощался.
Мы вымыли посуду и чуть ли не бегом бросились в постель.
И в эту ночь мы так любили и ласкали друг друга, будто клялись в вечной любви, будто отгоняли смерть, будто утверждали свою победу над смертью, будто дарили друг другу жизнь.