Когда вышел с разведчиками из здания текстильной фабрики, то напротив него увидел полыхающие дома. Рядом с ними горел и большой земельный участок, было непонятно, то ли на нём занимались пламенем низкие сараи, то ли горели запасённые на зиму кругляши из сена. Что бы это ни было, но зарево от овладевшего им пламени было настолько обильным и широким, что оно освещало всю близлежащую округу. По его доносившимся световым языкам я и различил нашу отступающую пехоту. Заметили её и разведчики, один из которых рукой указал на отдаляющиеся силуэты. Они находились, наверное, в шестистах метрах от нас, поэтому мы решили ускориться, дабы за ними поспеть. А уходили они медленно и кучно, без какой-либо организованности. Рядом с отступающими теснился и ревущий танк, который за ними катился на медленных оборотах. Добежали мы до них достаточно быстро, даже хотелось запрыгнуть на танк, однако разместиться на нём уже было нельзя, он был весь облеплен пехотой – и снизу, и на башне.
Так в общем виде и получилось, что одни шли пешком, а другие уселись десантом на танке, который и подстраивался под темп идущих. Однако длилось такое разделение недолго, потому что после поступившей команды от полковника вся пехота слезла с машины, а после танк покинул и сам экипаж. Тогда подобное решение нам казалось вразумительным, оно было принято в силу той логики, что танк издавал слишком громкий гул, а потому, по нашему мнению, по его раздающемуся рёву наше перемещение мог бы обнаружить противник. Вот только как мы тогда ошибались, потому что, по сути, на том танке тогда можно было вполне себе укатить до наших, и, вероятнее всего, даже без каких-либо отягощающих последствий. Однако все эти очевидности к нам уже пришли после того, как мы вышли из окружения, а тогда нами овладевали страх и отсутствие владения обстановкой, поэтому мы и оставили машину. После нашего отступления её впоследствии перегнал противник, что и показали на местном украинском телевидении. Но всё это было потом, а в момент принятия решения технику пришлось оставить. Причём танк даже не подожгли, не стали это делать по той же причине «обнаружения», опасаясь, что овладевший им пожар своим «свечением» мог бы выдать район нашего отступления. И эта данность тоже была, вероятнее всего, ошибочной – тогда его однозначно нужно было жечь. Но кто ж тогда об этом думал? Никто! Старались сохранить жизни людей и обезопасить свой отход, который только начинал своё выдвижение <…>.