– Беременная? Ой, радость-то какая! Маня, курочка моя, как же я за тебя рад. А я смотрю, чё это твой Петька с утра пораньше во дворе Пановых ошивается, а оно вона чё: творожком хотели разжиться? Тебе же теперь творог надо есть. Моя благоверная, когда Ванькой ходила, творог тоннами жрала.
– У Поповых? – Манька зло насупилась, – Ну, да. У Вероники творог вкусный. И молоко жирное у гадюки, – процедила она сквозь стиснутые зубы.
– Эту новость надо обмыть, – обрадованно кивнул мужичонка, – Моя любимая соседушка беременная, вот радость так радость.
– Иди отсюда.
– Да пошла ты.
Вот дела. У Вероники Поповой её блудный муженёк отсиживается? Ну, подруга. Ну, змея. Затем и приходила вертихвостка симпатичная: обстановку вынюхивать. Ну, Вероника. Ну, шалопайка бессовестная. Так и знала Манька, что добрые люди правду говорят: пока муж-хулиган на зоне баланду хлебает, гуляет разбитная Панова направо и налево без размышлений и чувства вины.
– Ну, я вас устрою, бедолаги. Пожалеете, что на свет родились, – усмехнулась Манька Рукавица, ехидно шмыгая носом, и принялась думать думу. Ну, а как не думать, как не размышлять? Месть – это не хухры-мухры, тут коварство нужно и трезвая голова. Устроить мордобой каждый дурак может, а тонко и изощрённо отомстить способны лишь единицы.
А поздно вечером вернулся домой её славный Петя, смурной и сильно пьяненький, повалил со стола эмалированную кружку, опрокинул деревянный табурет и завалился в тёплую постель к верной жене под бочок, захрапев на всю хату, как зерноуборочный комбайн.
– Запереться забыла, – посетовала Манька тихонько, глядя сухими глазами в темноту, – Снова надо к подворью Ужицких идти, а там всё шиповником колючим заросло, к погребу не подобраться. Ух, Петька, сукин ты сын! Да поможет мне Бог. Или НЕ Бог.
В ту пору сирота Манька Волкова, прозванная за свой хулиганистый нрав и уголовное поведение Сорванцом, отметила своё двадцатилетие. Воспитывал её дед-вдовец, молчаливый и не склонный к проявлениям нежности человек, и видимо поэтому назвать Маню девушкой можно было с большим натягом: бритый затылок, замызганная мазутом тельняшка и сидевшие мешком штаны сбивали с толку всех, кто видел Волкову впервые, и лишь по-девичьи нежная кожа, тонкая шея и пушистые ресницы заставляли слегка задуматься. Парень? Слишком высокий тембр голоса, слишком тонкие запястья, едва заметная за мешковатой одеждой грудь и полное отсутствие растительности на лице позволяли в этом усомниться.