Она завороженно смотрела вверх, на его глаза, в которых вспыхивали искры с первых же нот.
По танцполу был разлит красный свет, совсем приглушенный, и он, его горящие глаза – в лучах софитов. Его музыка волновала разум, взывала к эмоциям, затаенным в подсознании. Ощутить, почувствовать, признать. Пережить заново.
Алекс Беннетт – гениальный исполнитель нынешней эпохи. Он обуздал музыку и язык, найдя в них столько мощи, столько чувства, как если б это были стихийные силы. Когда он поет, он будто возносится в другое измерение. Он находится здесь и еще где-то в мире, простым людям недоступном. Но порой кажется, он все-таки ведет фанатов, искренне проникающихся его творчеством, за собой, даже если они того не замечают.
В одних его сияющих глазах – целая Вселенная. А из нот его благословенного голоса – складывается дорога к ней.
Последний раз Алина видела Алекса полгода назад, когда он приезжал в Москву и она вместе с командой готовила ему первый в России концерт, масштабное шоу. Которое, разумеется, стало самым зрелищным, самым мощным, самым захватывающим в стране за последние лет десять.
На правах выпускающего режиссера13 Алина лично провожала его на сцену. Она видела его таким уязвимым, обнаженным душой за кулисами. Она видела его блистающим в лучах мировой славы на сцене.
Она знала его человеком. Она видела его богом.
– Love is a feeling!14 – Бархатный тенор, на куплете спустившийся до нижних нот, будто стеля ту самую дорогу к его истории, его душе, его Вселенной, теперь взлетел на несколько тонов.
Призыв, обращенный к тысячам, к миллионам. Чувствуйте!
Алекс был из тех артистов, кто держит весь процесс под своим контролем, кто устанавливает правила*, кто взращивает свою идею и продумывает ее так детально, как только может. Правда, из месяца, проведенного артистом в Москве, у них с Алиной было не так много времени для общей работы. Вот только дни шли столь насыщенно, что казалось, будто она провела с ним рука об руку не меньше полугода.
А разве этого времени недостаточно, чтобы влюбленность заполнила сердце доверху, не оставив ни капли места хотя бы для спокойствия, рассудительности? Об эгоизме и безразличии речи быть и вовсе не могло.