– Мужики, – обратился к культурным работникам Лёша, – а можно мы лося по фэн-шую поставим?
– А ставьте! – согласились культурные мужики, принимая из наших рук фляжки…
В продолжение следующих нескольких вечерних часов редкие прохожие могли наблюдать возле парадного входа музея такую инсталляцию: огромный гипсовый черный засланный дедушка, с ручкой и блокнотом сидя на каком-то полутроне, не вел бдительный учет спешащих мимо на проходную работников завода специзделий, а гипнотизировал испуганно косящегося на него такого же неживого лося… И на оба этих чучела с глубокого черного зимнего неба падал и не таял настоящий снег…
Песец подкрался раком… Раком Лёшиных легких… Мнительность – вот еще один смертный грех. За полтора года до этого и тоже от рака легких умер его отец, куривший трубку всю свою жизнь. Лёша со старшим братом на могиле бати выкурили по последней сигарете и поклялись курить бросить. Вот зря поклялись. Особенно мнительный Лёша. Потому что черная эта точка засела в мозгу моего друга и через полгода проявилась после очередной флюорографии черной точкой в правом легком. Но до этого полтора месяца его, внезапно похудевшего, лечили от базедовой болезни (!) и я ходил ежедневно ставить прописанные ему внутризаднемышечные уколы.
Потом прошли-проехали мы с ним привычный замкнутый российский онкологический круг: химиотерапия – колдыри-целители – опять химиотерапия – обросшие крепким хозяйством и ушловатыми слугами бодренькие бабки-ведуньи у неведомых «святых» колодцев – все-таки снова химиотерапия… – морг.
И вот там, у «святых» этих колодцев, в апогее солнечного, разнообразно жужжащего, свиристящего, благоухающего и цветущего мира пуще, чем где бы то ни было, боялся глядеть я во влажную – глубокую-глубокую – грусть карих Лёшиных глаз…
Сгорел Лёша быстро. Успел, предчувствуя, женить обоих сыновей. На свадьбе второго беспрестанно кашлял, бодрясь – мне бы, говорил, только простуду эту победить… Вообще, слово «рак» всё из-за той же мнительности его при нём и им самим категорически не употреблялось. Сам он болезнь, убивавшую его, называл несколько кинематографически – «Нечто»…
Не буду писать про морг – буднично-циничный… Лёшины белые натруженные ступни не забуду никогда… Похороны и поминки – бессмысленные и беспощадные, как русский бунт и быт – знакомы каждому… Заданная унылость и вежливо пьяненькие фрики на этом заданном унылом фоне… Один на вопрос: «Ну, как ты?» всё твердил: «А хны бы хоть!»… Другой всё приставал ко всем со своим недоумением: «Как это: