Следующим был Вертязин – невеликий, но благолепный уголок, украшенный белокаменными церквами и монастырями. Однако не пощадил грозный царь и его красоты: разорил до основания. Одна только церковка, с любовью сработанная после поля Куликова, осталась стоять на горе. Люди же в страхе разбежались кто куда.
Не забудет древняя Тверь о страшных днях, когда налетел на град легион кромешников[44], что волков злее, и стали бить-терзать именитый народ, бесчестить знатных красивых девушек и женщин. А потом набросились на богатые дома: что можно было унести – брали, чего не могли взять с собой – жгли. Простые же граждане заперлись в своих домах и дрожали от ужаса, призывая Отца Небесного, слыша предсмертные крики несчастных.
Сам Иоанн не пожелал ехать в Тверь, где в Отрочи был заточён старец Филипп, дерзнувший, служа истине, прямо укорить царя за его жизнь.
Остановившись в ближайшем монастыре, призвал Малюту к себе и сказал:
– Скачи в Отрочь, выведай у Филиппа имена новгородских изменников и получи святительское благословение на поход.
И оружничий со всех ног бросился исполнять царскую волю.
…В соборном храме святой обители только что закончилась обедня, и братия разошлась по кельям, когда кто-то загрохотал сапогом в кованые ворота:
– По приказу Ивана Васильевича – отведите меня к митрополиту! – послышался грубый голос.
– Милости просим, – поспешно отворил замки приветливый инок.
Без лишних вопросов он провёл посетителя в подземелье и, сдвинув тяжёлые засовы, открыл низкую дубовую дверь.
– Оставляю вас наедине, – отступил, пропуская царского посланника.
Однако не успел далеко отойти, как ругательства посыпались на его голову. Примчавшись на крик, замер чернец на пороге: Филипп вытянулся на узком деревянном ложе, сложа руки на груди. Душа его уже была далеко…
– Что застыл, остолоп? – выпучил глаза Малюта. – В этой душегубке и собака не высидит! Зови людей, унесите покойника, отпойте и закопайте со всеми обрядами!
Лихая весть, вырвавшись из стен Отрочи, тут же облетела окованный страхом город: окаянный Малюта по тайному приказу царя собственными руками задушил несчастного старца!
Иоанн же, узнав обо всём от верного слуги, побледнел, дурнота подступила к горлу.
– Истинный Бог, не желал я ему смерти! – вскричал он и, взглянув на безмолвно стоящего перед ним воеводу, рявкнул: – Седлай коней, Григорий!