Никита еле перевёл дыхание. «Сюда он
не зайдёт никак! Никак!!!» – подумал он, и поспешил в комнату к
матери, рассказать о страшном госте. В маминой ванной шумел котёл и
бежала вода. Баба Оксана, сдвинув на затылок чёрный траурный
платок, вязала в кресле.
– Там волк приходил, – замирая,
сказал Никита и почувствовал облегчение, словно сморщенная как
грибок старушка могла его, такого большого, защитить.
Бабка Оксана отложила вязание и
воззрилась поверх очков.
– А то не вовк, – сказала она
спокойно.
– А кто? – с ужасом спросил
Никита.
– А полисун.
– Какой ещё полисун? – пробормотал
мальчик.
– Лесной хозяин. Батько твой не
просто добрым охотником был. Думаешь, ко всякому так зверь идёт?
Нет. Потим, зарплата невеличка, а дывысь, какой домище построил. А
вси знають за людыну чесну.
Мама выключила воду и, очевидно,
одевалась. Бабка Оксана покосилась на дверь в ванную.
– А это такая редкость? – удивился
Никита.
– Та як же, редкость! На откупе у
лесного покойник был, я думаю. Да наверно, должен остался, вот
хозяин теперь и приходит. Отнести бы откуп, а Настя ни в какую не
желает.
– А что на откуп носят? – с
любопытством спросил Никита.
– Хлеб на пенёк покласты, водки
налить, – вздохнула баба Оксана. – Пироги.
Из ванной вышла мать в зелёном
байковом халате, только волосы по-прежнему повязывал чёрный
платок.
– Кушать хочешь? – спросила она
Никиту. – Пироги остались...
– Не хочу, – помотал головой мальчик,
и отправился в свою комнату, наверх.
Эту ночь волк молчал. Наверное,
ушёл.
Лёжа в постели, Никита стал
вспоминать, как ругались родители всякий раз, когда отец
отправлялся на охоту. Мать кричала и плакала, но он всё равно
уходил, а когда возвращался с добычей, сам обдирал и разделывал
дичь и пушнину. Мать даже пальцем не касалась.
«Ерунда всё это!» – твёрдо сказал
себе мальчик, засыпая.
Спал он крепко, снилась ему
удивительно приятная вещь: новенький планшетник. Такой же, как у
приятеля Дани, сына фермера, только лучше.
Утром Никита с мамой и бабой
Оксаной встали, едва рассвело, чтоб отвезти покойнику «завтрак».
Снег вокруг дома покрывали волчьи следы, но капканы, которые Никита
быстро обежал, были пусты: даже кошка соседская не попалась. Один,
словно в насмешку, пестрел жёлтыми каплями волчьей метки.
Безрадостное зимнее небо давило на
черепичные крыши посёлка, от дома и вглубь улицы, до самой школы на
другом конце. Поле, покрытое рваными ошмётками снега, с торчащими
пучками жухлой, дрожащей на пронзительном ветру травы, покорно
стелилось вдаль, туда, где топорщась, махали пушистыми лапами
сосны. «Люди сами по себе, лес – сам по себе, ничему не
подвластный», – подумал Никита, натянул капюшон и застегнул по
самый нос воротник пуховика.