До кладбища возле трассы шли молча.
Никита, с хрустом ломая ногами ледяную корку на дорожке, – впереди,
бабка Оксана под руку с матерью – за ним. А на кладбище стало
понятно, почему молчали волки ночью. Могила отца оказалась довольно
глубоко разрытой, далеко вокруг валялись разбросанные венки и комья
мёрзлой земли. «Шановному…» – трепетала на ветру оторванная
траурная лента у поваленного креста.
– Вот оно как бывает, – поглядывая на
мать, веско сказала бабка Оксана. – А ведь говорю…
– Не поможет тут откуп! Ничего не
поможет, – раздраженно ответила мать и громко стукнула корзинкой с
принесённой снедью о кладбищенскую лавочку. – Никитка! Сбегай-ка за
лопатой! Прибрать надо. Только мигом.
Никита опрометью бросился домой.
Пробежаться оказалось даже в радость. Там всё было спокойно, только
за воротами валялся непонятный куль тряпья. Мальчик взял в сарае
лопату, а в летней кухне – красное яблоко, погрызть. И большой
кусок пирога с рисом.
Громко чавкая сладким яблоком, он
задвинул щеколду калитки, рассеянно оглянулся по сторонам, прежде
чем бежать на кладбище…
И оглянулся ещё раз.
***
То, что сперва показалось ему кульком
тряпья у ворот, шевельнулось. Никита сделал шаг – комок по-волчьи
заскулил, и в снег упёрлись человеческие руки. Самые обычные, с
грязными пальцами и чёрными ногтями. В одной руке была зажата
толстая палка. Гость, сидящий на корточках, рывком поднял голову, и
Никита отпрянул, с такой злобой воззрились на него светло-жёлтые, с
чёрными точками зрачков глаза, словно обведенные линиями тёмных
ресниц.
Это была девчонка. Постарше него,
примерно, как соседка-старшекласница, Наташка. Простоволосая и
лохматая оборванка, но однозначно – человек. Брови у неё были
густыми и широкими, а нос и губы – распухшими, красными. Грубоватое
и симпатичное лицо, если бы не глаза.
– Ну, ты меня и напугала, – сказал
Никита севшим голосом. – Ты чего тут ревёшь? Ты кто такая?
Девчонка молча, пристально смотрела.
Никита сделал шаг – и верхняя губа её поползла вверх, обнажая
четыре длинных кривых клыка и светло-розовую десну. Того и гляди –
зарычит и кинется рвать. Непрошенная гостья молчала, но Никита
замер, как вкопанный, и выронил надкушенное яблоко. Ноги стали
мягкими, словно тряпочные. Казалось, сделай шаг, и упадёшь. Он
вспомнил про лопату и выставил её перед собой.