В это утро она спала, зарывшись в
Никитину холку руками и лицом, а потом ласкала на днёвке, выбирала
блох и прочесывала шерсть. Это было так приятно, что Никита смешно
дёргал задней лапой каждый раз, когда лисунка набредала рукой на
самое чесучее место.
***
Чем больше тело с его потребностями и
возможностями захватывало власть над разумом – тем меньше
оставалось старого, смешного и ненужного. Воспоминания тревожили
Никиту всё реже, только по маме он всё ещё скучал.
Однажды утром, когда сытая стая легла
на днёвку не слишком далеко от его родного села, Никита незаметно
улизнул и помчался волчьей тропой, которая шла по замёрзшему ручью
в овраге, склоном холма и полем. В морду бил морозный ветер. Он нёс
тысячи запахов – рассказывал, как живут без него люди. Их Никите
было слышно, а людям его – нет.
Он огородами подкрался к прежнему
дому и залёг. Двор не изменился за те три месяца, что его не было.
В хлеву тяжело вздыхали свиньи, пахнущие теперь не навозом, а
сладким жирным мясом. Лишь недавно Никита носил им помои. И коза
была на месте, и корова. Никита судорожно сглотнул слюну.
Мать по-прежнему чисто убирала снег
со двора, даже крыльцо было вымыто. А под крыльцом, вместо
зарезанного лисункой Мухтара, вертелся рыжий сеттер, кобелёк.
Упитанный и чистый, с гладкой расчесанной шерстью – у матери всегда
во всём порядок. Ненависть поднялась из желудка Никиты и затопила
его полностью. Кобелёк до самого конца его не слышал, а потом
только крякнуть и успел, когда Никита сломал ему шею. Он тут же
изорвал собаку в клочки и жадно давясь, проглотил лёгкую
добычу.
Внезапно в доме что-то стукнуло.
Мать! Он услышал её шаги и запах. Простоволосая, она выскочила на
крыльцо и щёлкнула затвором винтовки. Прямо на Никиту смотрел
старый отцовский рабочий карабин, с перемотанным изолентой
прикладом. Он слышал, как пахнет от мамы страхом и ненавистью, и
замер на окровавленном, в обрывках собачьей шерсти снегу.
«Лучше смерть, чем такая
жизнь!» – подумал Никита.
Мать целилась прямо в лоб. Никита
знал, что она не промахнётся, и не сводил с неё напряжённого,
пристального взгляда. А мать всё смотрела, и смотрела, и вдруг всем
телом вздрогнула и опустила карабин.
«Стреляй!» – мысленно приказал
Никита.
Она сделала шаг со ступенек, ещё
один…
– Никита? – спросила мать и стала
бледной, как стена.