Далеко в лесу, на днёвке,
оглушительно щёлкнул длинный кожаный хвост пуга. «Ко мне!» –
приказала лисунка.
В один прыжок Никита перемахнул
калитку и бросился прочь со двора, из села, от людей! Мчался, как
ветер, и плакал, из жёлтых глаз по волчьей морде катились слёзы, а
в лесу призывно и грозно щёлкал кнут.
В тот день лисунка избила Никиту так,
что тот неделю охотиться не мог, оголодал и был готов жевать
кору.
– Она виновата, сука! – щерилась
лисунка. Била щедро, от плеча, с размаху, пуг плясал в руке.
–Спочатку батька твоего забрала, теперь тебя забрать хочет! Не
бывать тому, парень! Так и знай! Либо ты со мной – либо ей не
жить!
Зато вернулась человеческая
память и крепко осела в голове…
***
Лисунка властвовала над большим
участком леса. В нескольких сёлах и далёких угодьях на откупе
были пастухи, егеря, охотники, с которых собиралась дань: хлеб,
ненужная, вонючая водка, павший скот для стаи.
Часто лисунка просто развлекалась.
Поджидала лесника на тропе, по которой он возвращался с места, где
косуль сеном прикармливал. Поднимала снежную пыль, кружила, словно
волк-загонщик бросалась в ноги – с дороги сбивала. А потом водила и
водила кругами, то за рукав потянет, то по плечу похлопает, а сама
хохотала, заливаясь. Это была её добыча, не волчья, словно кроме
печени лисунка ела человеческий страх. Никиту пяткой в бок:
«Подвой!» Тот послушно затягивал: «У-у-у-у!»… «О-о-о!» – стоном
подхватывала лисунка. Покружит бедный лесник, подрожит, плюнет, да
начнёт креститься. Глядь, а на следующее утро хлеба печного буханку
из дому несёт. Тогда Никита мог пожрать и хлебушка. Остальные волки
брезговали.
Случалось, и с мокрыми штанами
кто-нибудь из леса возвращался.
Однажды вечером на повороте к селу
сломался грузовик – фермер слегка навеселе ехал домой. Лисунка
долго глядела из-за ёлок, как тот, расстёгнутый и красный,
покачиваясь, возится с мотором, а потом расправила плечи и вышла –
парнем в камуфляже, молодым солдатиком. Никита наблюдал из кустов,
как фантомный солдат подошёл к застрявшему мужику и завёл разговор.
– Шо, чоловиче, не заводится?
– А ты б помог, друже!
– Починить не умею, – развела руками
лисунка. – А вот кобылу дать могу. Верхом поедешь?
Мужик протёр глаза. Видимо,
померещилось ему, что солдатик и в самом деле держит под уздцы
кобылу. Никита отлично видел, на какую лошадь помогает лисунка
взобраться подвыпившему фермеру. Это был синюшный голый самоубийца,
что повесился в дубовой посадке, за домом отдыха. Тот покорно
стоял, тупой и взнузданный, с выпученными застывшими глазами,
вываленным длинным, словно галстук, чёрным языком, с туго затянутой
на шее верёвкой.