Пастуший рог полесского ветра - страница 43

Шрифт
Интервал


Далеко в лесу, на днёвке, оглушительно щёлкнул длинный кожаный хвост пуга. «Ко мне!» – приказала лисунка.

В один прыжок Никита перемахнул калитку и бросился прочь со двора, из села, от людей! Мчался, как ветер, и плакал, из жёлтых глаз по волчьей морде катились слёзы, а в лесу призывно и грозно щёлкал кнут.


В тот день лисунка избила Никиту так, что тот неделю охотиться не мог, оголодал и был готов жевать кору.

– Она виновата, сука! – щерилась лисунка. Била щедро, от плеча, с размаху, пуг плясал в руке. –Спочатку батька твоего забрала, теперь тебя забрать хочет! Не бывать тому, парень! Так и знай! Либо ты со мной – либо ей не жить!

 Зато вернулась человеческая память и крепко осела в голове…


***

Лисунка властвовала над большим участком леса.  В нескольких сёлах и далёких угодьях на откупе были пастухи, егеря, охотники, с которых собиралась дань: хлеб, ненужная, вонючая водка, павший скот для стаи. 

Часто лисунка просто развлекалась. Поджидала лесника на тропе, по которой он возвращался с места, где косуль сеном прикармливал. Поднимала снежную пыль, кружила, словно волк-загонщик бросалась в ноги – с дороги сбивала. А потом водила и водила кругами, то за рукав потянет, то по плечу похлопает, а сама хохотала, заливаясь. Это была её добыча, не волчья, словно кроме печени лисунка ела человеческий страх. Никиту пяткой в бок: «Подвой!» Тот послушно затягивал: «У-у-у-у!»… «О-о-о!» – стоном подхватывала лисунка. Покружит бедный лесник, подрожит, плюнет, да начнёт креститься. Глядь, а на следующее утро хлеба печного буханку из дому несёт. Тогда Никита мог пожрать и хлебушка. Остальные волки брезговали. 

Случалось, и с мокрыми штанами кто-нибудь из леса возвращался.

Однажды вечером на повороте к селу сломался грузовик – фермер слегка навеселе ехал домой. Лисунка долго глядела из-за ёлок, как тот, расстёгнутый и красный, покачиваясь, возится с мотором, а потом расправила плечи и вышла – парнем в камуфляже, молодым солдатиком. Никита наблюдал из кустов, как фантомный солдат подошёл к застрявшему мужику и завёл разговор.  

– Шо, чоловиче, не заводится?

– А ты б помог, друже!

– Починить не умею, – развела руками лисунка. – А вот кобылу дать могу. Верхом поедешь?

Мужик протёр глаза. Видимо, померещилось ему, что солдатик и в самом деле держит под уздцы кобылу. Никита отлично видел, на какую лошадь помогает лисунка взобраться подвыпившему фермеру. Это был синюшный голый самоубийца, что повесился в дубовой посадке, за домом отдыха. Тот покорно стоял, тупой и взнузданный, с выпученными застывшими глазами, вываленным длинным, словно галстук, чёрным языком, с туго затянутой на шее верёвкой.