Вот вам, заблудшие, по вере вашей, по грехам – и мороз, и волки. Вот тебе, братец Фома, выездной суд в эту волчью дыру. Вот вам, суеверные горожане, проповедь. А если не соберётесь послушать о том, как губите вы амулетами да заговорами души, будете отлучены от церкви. Пускай волки ваше стадо пасут.
Брат Фома читал проповедь о чистоте веры в субботу, следующую за праздником Богоявления. После мессы инквизитор собственноручно прибил к дубовой доске, укреплённой на двери собора, два указа. Указ Веры требовал от прихожан доносить на каждого, не считаясь с его званием и родством, кто распространяет суеверия и ереси. Указ Милости давал тридцать дней любому горожанину или селянину, чтобы покаяться и взять на себя нетяжёлую епитимию4.
Надо вам сказать, что средневековый город обязан был безвозмездно предоставлять в помощь инквизиции любых требующихся той работников. Поэтому указы Веры и Милости аккуратно переписывались в ратуше, а затем изо дня в день зачитывались на площадях и перекрёстках городскими глашатаями. Те же глашатаи созывали народ послушать инквизиторов.
День проповеди о чистоте веры выдался безукоризненно ясным, ярким, похрустывающим снегом. Блестящим, мигающим с веток, с окон разноцветными огоньками инея. Гул соборного колокола собирал на площадь. Шли горожане неохотно – на проповеди нужно будет стоять перед крыльцом, раз иноземный монах будет говорить с крыльца собора, а такой красивый день выдался слишком уж морозным.
Люди кутались в плащи и шарфы. На лицах юных дам чернели маски, защищающие кожу от непогоды. Брат Фома горевал, что не понять ему выражений лиц слушателей, что движений тел не разобрать, – скованы многослойной одеждой. Проповедь получалась почти вслепую. Но тёплый воздух нёс из храма запах ладана, и монах понемногу приободрился.
Больше часа брат Фома обличал и проклинал веру в оборотней и в чудесные свойства волков. А брат Лотарь, понимая, как саднит у товарища на морозе горло, как знобливо тому стоять на крыльце в ветхой рясе, выносил ему из собора кружку горячей сливовой настойки. Всякий раз подносил, когда слышал, что проповедь движется к особенному напряжению связок.
Толпа отстранённо молчала.
До тех пор, пока брат Фома не напомнил собравшимся, что все они – все! – когда помрут, туда рискуют последовать, где «будет плач и скрежет зубов»