На следующий день всё повторилось, за исключением вечера. После кормёжки Джеймс не завязал клюв обычной верёвкой, а надел ему тяжёлый намордник из крепкой кожи и металла, застёгивавшийся хитрыми замками на затылке. В этот раз верёвку убрали не только с шеи, но и развязали руки. Гилберт уже перестал их чувствовать и боялся, что и вовсе потеряет над ними контроль. И всё же, мало-помалу, он вновь смог ими шевелить, и, несмотря на тяжёлый намордник, с развязанными руками жить стало гораздо легче. Перед тем как уйти, Джеймс бросил си́рину слова:
– Теперь всё это. – Он обвёл шатёр с клетками рукой. – Твоя жизнь и будет лучше, если ты примешь её как есть. Не сопротивляйся, и сможешь избежать лишней боли.
Гилберт проводил человека глазами, пока тот не скрылся за тканью, закрывавшей вход. Они оба знали, что принять такую реальность невыносимо.
Жизнь в цирке проходила однообразно. Выступления и показы диковинных зверей. Потом люди собирали шатры, закупали провизию и отправлялись в путь. Долгая дорога по ухабистым узким тропам, которые вовсе не предназначались для колонны из повозок с лошадьми, привалы по ночам, а потом – новый город. И вновь выступления, показы животных… И так круг за кругом. Как и обещали, Гилберта перевели в клетку на колёсах, как у других животных. С боковых сторон у неё располагались массивные прутья решёток, дававшие прекрасный обзор. С торца одна из стенок представляла собой тяжёлое деревянное полотно. Противоположная сторона служила входом. Новое узилище си́рина оказалось просторнее и больше предыдущего, но всё же оставалось маленьким пятачком, на котором едва можно расправить крылья. Гилберт ни минуты не переставал думать о побеге, но, казалось, его тюремщики просчитали всё. Сначала си́рин возлагал большие надежды на перевод в другую клетку. Когда бежать, как не в этот момент? Но люди связали его по рукам и ногам. Он не мог пошевелить даже крыльями и напоминал перевязанный тюфяк, нежели живое существо. К тому же во время кормёжки руки ему теперь держали крепкие наручники с замком. И по-прежнему человек, державший верёвку у шеи си́рина, был начеку, готовый придушить его за любое подозрительное движение. Замки на наморднике крепки. Как Гилберт ни пытался стянуть или сломать их, перетереть ремни о решётку клетки – всё оказалось бесполезным.