Близость… какое дурацкое определение того, что бывает между мужчиной и женщиной. Она это серьёзно?! А даже если и было?! Я не торопилась признаваться себе, что меня разозлили совсем не подозрения в беременности, а что-то куда более глубокое, что-то, плохо поддающееся описанию. Между нами не было близости не только в мамином понимании, но и в моём – сердечной, душевной близости, того, с чего, по идее, начинается влюблённость, способная вырасти до любви. Если уж быть совсем откровенной, у меня никогда и ни с кем не было этой самой близости, разве что…
Симон заприметил меня несколько лет назад, ещё в школе, в том возрасте, когда девочки начинают только отдалённо напоминать женщин, и сразу попросил учителя посадить нас вместе. Тот посадил. Об этой просьбе мне не было известно, поэтому на нового соседа я не обратила никакого внимания. Иногда он точил мне карандаши, иногда приносил шоколад, но и то, и другое он всегда делал молча и с серьёзным спокойным лицом. Временами он провожал меня из школы домой и доносил портфель, временами давал списать на контрольных по математике – всё это оставляло меня равнодушной. После окончания школы он заходил за мной вечерами и звал гулять, мы прохаживались вдоль пляжа, сидели у воды, много молчали. Симон начал помогать отцу с рыбалкой и иногда рассказывал о своих достижениях – это были сухие, несмешные рассказы, полные ненужных деталей и незнакомых для меня терминов, – я смеялась в ответ, скорее от неловкости, чем от желания польстить или проявить внимание. Так шло время, а встречи, которым я не придавала большого значения, продолжались. Провожая меня домой с прогулок, Симон иногда оставался на ужин, обычно если мама готовила что-то вкусненькое.
Эти ужины проходили спокойно и скучно, очень уж по-домашнему. Перед началом трапезы мама произносила короткую молитву, в достоверности которой я всегда сомневалась, так как фразы постоянно менялись местами, некоторые исчезали, некоторые добавлялись, но основной смысл неизменно сводился к благодарности богам за еду, что у нас на столе, за здоровье наше и наших близких, за хороший улов и мирное небо над головой. Ели мы обычно молча: мама считала, что разговоры за едой ведут к обжорству, но после еды перед чаем или кофе образовывалась пауза, в которую мы с мамой убирали посуду, а папа вёл с Симоном беседы про снасти, нерест и прочую скучную рыбацкую ерунду. Трудно поверить, что подобные разговоры могут кого-то позабавить или заинтересовать, но вид у обоих был весьма увлечённый.