– Да портовая шлюха она. И я её возьму, как шлюху за пять таров!
Я поставил кружку на стол. В голове шумел не эль, а кровь, забурлившая, как вода перед штормом. Я знал её. Я помнил её руки, лёгкие, как крылья птицы, повязывающие мне на запястье алую нить. Я встал и пошел, словно по палубе в самый густой туман. В таверне было шумно, дымно, воняло табаком и кислой капустой, но я слышал только собственные шаги.
– Ты что-то говорил про Аэлиду? – спросил я, глядя прямо в глаза пьяному наглецу, – эта девушка мне знакома.
Тот заморгал.
– А? Чего тебе?
– Возьми свои слова назад, негодяй!
Серёжка наклониться вперёд и внимательно на меня посмотрел.
– Да иди ты к Нептуну, чёрт! – огрызнулся молодой.
Я взял подлеца за ворот куртки и двумя руками, прижав локти друг к другу, вытащил из-за стола.
– Ты подлец, – я отпустил негодяя из рук, давая ему возможность ударить первым.
Шум в таверне вдруг стих. Люди повернули головы в нашу сторону. Молодой неуклюже замахнулся кружкой, но я опередил и ударил в плечо, заставив его руку бессильно повиснуть, кружка отскочила на пол и раскололась.
Вторым ударом я врезал в скулу, отправляя негодяя в грязную лужу разлитого эля.
– Тебе повезло, что я не пущу тебя ко дну, – сказал я, глядя сверху вниз. – Но если хоть на шаг приблизишься к Аэлиде – молись морю, чтобы оно тебя приняло.
Поверженный матрос вскочил на ноги и хотел было ринуться на меня, но будто протрезвев замер в нерешительности, а затем прошел мимо, на прощанье толкнул плечом и бросил напоследок:
– Ещё свидимся!
Он ушел, и таверна снова загудела как ни в чём не бывало.
Старший тихо хмыкнул.
– Хороший удар, парень.
Он чуть приподнял кружку, будто в знак уважения.
– Но ты опоздал. Кое-кто скоро будет в пути. И это не мой болтливый приятель, которого я вижу в первый, и надеюсь, в последний раз. Он только хорохорится.
Серёжка хлебнул из кружки. Матрос был крепко сбит, широк в плечах, с загорелой кожей, испещрённой тонкими белыми шрамами. Его густые, тёмные волосы были забраны в небрежный хвост, а сквозь начинающую седеть бороду пробивалась усмешка – не то дружеская, не то зловещая. Больше всего поразили глаза – один светло-серый, как утренний туман, другой тёмный, почти чёрный, как морская глубина.
– Кто будет в пути? – спросил я, медленно опуская руку, сжатую в кулак.