Коко рассчитала наилучший момент, чтобы покинуть ложу и спуститься по левому крылу величественной мраморной лестницы. Слишком рано – и ее никто не увидит. Слишком поздно – и все уже уйдут или, того хуже, соберутся вокруг этой Скиапарелли.
Сосчитать до ста. Медленно подняться, позволить помощнице накинуть ей на плечи накидку. Медленно подойти к парадной лестнице, на минутку задержаться на самом верху в эффектной позе, а потом…
Они окружили ее. Фотографы, журналисты, поклонники, клиенты, неизвестные женщины, которые хотели стать клиентками и мечтали о частных показах, но не знали ничего лучше, чем носить тяжелые меха теплым вечером, мужчины, которым нужен был совет по поводу гардероба для своих любовниц, мужья, которые выбирали особенный подарок, чтобы компенсировать особенный «проступок», обнаруженный их женами.
Это была опера, а не мюзетт, так что они были вежливы, не толкали и не кричали, но все равно выражали свое обожание.
Она притворялась безразличной, усталой, даже немного скромной, отвечала «да», «нет», «да», «да», «нет». «Может быть».
Там был фон Динклаге, стоявший далеко за пределами круга ее поклонников и наблюдавший за происходящим, под руку с этой белокурой шлюшкой, мадам Бушар. В платье от Скиапарелли. Другом. Сколько она их купила?
На лице Коко застыла улыбка. Она помахала рукой. Фон Динклаге с большого расстояния отвесил ей легкий поклон, не отрывая взгляда от ее лица, пробегая глазами по фигуре. Ему нравилось то, что он видит, Шанель читала это по его глазам. Его вежливость и внимание на вечеринке у Элси не были вынужденными или наигранными. Ее улыбка стала искренней. Она почувствовала, как между ними пробежала дрожь общей страсти. Скоро.
Раздался взрыв громкого смеха. И вот позади фон Динклаге и мадам Бушар появилась она, Эльза Скиапарелли, вырядившаяся в нелепый белый крепдешин с серыми полосками и в развевающуюся накидку из гусиных перьев. «Тонущая утка» – так назвал бы ее Бендор, герцог Вестминстерский. Он ненавидел ее и ее большевистские наклонности.
Скиапарелли шла вместе с испанским художником Сальвадором Дали, одетым еще более вызывающе – в изумрудный атлас. Черные усы художника были слишком длинными и слишком уложенными.
Дали поклонился фон Динклаге, эффектно обернув плащ вокруг руки, и театрально поцеловал руку мадам Бушар. Втроем они начали серьезный разговор, вероятно, о голосе маленькой сопрано в душераздирающей версии Офелии. Но итальянка держалась слегка в стороне, глядя на Коко сверху вниз.