– Во-первых, не кого, а что. Во-вторых, я спрашиваю: ты любишь вот это всё – нашу речку. лес, мост, где мы стоим, облака в небе? Любишь?
Лукавые её глаза все ещё смеялись, взглядом она чуточку жалела меня, а я молчал и горбился от злости на самого себя.
Искра вдруг вгляделась в дорогу, идущую от леса к деревне – она всегда всё замечала первой. Увидел и я на дороге странника с посохом в руке. До моста он не дошёл, опираясь на руку, опустился на придорожный бугор, снял с плеч котомку, размотал матерчатый кушак, каким в прежние времена пользовались крестьянские возницы. Странник видать, упрел, распахнул на обе стороны что-то похожее на старинный армяк, огладил широкую бороду, пристально посмотрел в нашу сторону, поманил.
Всякий чужестранник меня настораживал, мне трудно было заговорить с человеком, которого я не знал. Но для Искры будто не было чужих людей. Она встрепенулась ответно, легонько стукнула меня по руке, что означало «за мной» и побежала к старику в радостном ожидании. Умостилась рядом, подогнув под себя ногу, заглянула в притомленное лицо с худыми запавшими щеками, спросила участливо:
– Издалека ли, дедушка?..
Старик ещё не отдышался, – от частых вздохов в горле у него посипывало, но ответил:
– Издалека, доченька. Из земли из сибирской. От головокруженья, что у нас туточки приключилось, подались всем семейством в даль далекую. Да вот, конец годов почуял, к землице родной потянуло… А ты что, молодец, чужаком выстаиваешь? Подсаживайся к разговору. Чай тоже из Речицы?.. – Старик располагал, в душе прощая Искру за её доверчивость, я сел с ней рядом.
– Скажите-ка мне, робятки, вот о чём: во здравии ли Малышева Таисья?..
– Тётка Тая? – живо откликнулась Искра. – Живёт, дедушка! Дочка из Смоленска с внучоночкой в доме у них гостят. И Серёга тут. Вы их знаете?
– Соседствовали, как не знать! А вот ещё Тимофей Чапыжный? Рыбачок такой развесёлый. Сельсоветчикам всё услуживал. Такой жив?..
– Тимка-Кривой?.. – Искра поначалу вроде обрадовалась, что нашёлся ещё кто-то из общих знакомых, хотя, я знал, она не любила Тимку, этого нахального мужика, за разбой, который творил он на реке рваными своими самоловами. Вспомнив, видно, о том, она уже без радости сказала:
– Живой! Колобродит! – добавила она слово, которое у нас в деревне всегда связывали с проделками Тимки Чапыжного. И тревожный, но зоркий глаз старика сразу подметил перемену в настроении Искры.