От такого, годного скорее для атаки ответа, грубый ритор сей осел обратно в кабину, то ли намереваясь собраться с мыслями, толи по необходимости совета у бортового компьютера. Вместе с тем, остальные, преимущественно одетые в казённую форму его товарищи, продолжали висеть в вертолёте, высунув в окна добрые половины своих тел и, слушая этот диалог, открыли даже рты, сделавшись похожими на вываливших из пастей языки, служебных собак, ужаревших в тесной, казённой общей будке.
– Я, кто буду, – ты говоришь? – вновь вытаращив свой пижонский, приблатнённый торс из окна вертолёта, завопил, обращаясь к Велге уже без всякого усилителя голоса, тот самый грубиян-оратор: «Я-то – известно кто! У людей поспрашивай, кто я… а вот ты – от какой масти заделалась, лярва?!»
Поставленная таким бескомпромиссным выбором в логический тупик Велга, с отвращением фыркнув, принялась крутить головой, глазами своими высматривая какого-нибудь спасительного ответа от любого, держащегося неподалеку оборванца, – будь то бородатый грязнуля байкер или вовсе – созвучный по внешности со своим именованием оборванец-панк, – лишь бы хоть намекнул бы, как, не манифестируя своего высокого имени, кое и для астрала звучало весьма внушительно, выведать хотя бы кличку этого гнусного грубияна и забияки, отважившегося, пренебрегши всеми правилами приличного тона, беспардонно замарать её – Даму в Розовых Очках, держащую в своих руках власть над целым войском необузданных, вооружённых до зубов дикарей, пару часов назад одержавших внушительную для незыблемого порядка вещей победу.
– Активист он, мать! Называется лишь главарём ихним – главарём преступной группы, а сам – прожандармленный, что галоша резиновая… Палачом его – оборотня, кличут не зря! – оказавшись в нужное время в нужном месте, с волнительным облегчением души своей анархиста, поведал Даме об услышанном от майора шнифтовой.
Благодарственно кивнув своему верному другу и вратарю клуба Дилленджерз, Велга снова подняла голову к зависшему над памятником вражьему вертолёту, но в этот раз голова её приподнялась с ещё большей гордостью, с абсолютной уверенностью в силе своей и правде.
– Нравится тебе твоё имя? – словно разогреваясь перед жаркой схваткой, задала вводный для острой дискуссии вопрос Дама, и продолжала, говоря слова свои с той непоколебимой уверенностью, кою удерживают в интонации лишь вещающие истину и борющиеся за справедливость обвинители: «Да… ты действительно – палач! Не зря носишь ты это жуткое для слуха имя… но, назвав себя так для других, ты ошибся, потому что ты – есть собственный свой экзекутор… и ложь твоя, в коей ты весьма уж запутался, станет для тебя же плахой и топором возмездия за собственное порождение!»